ВВЕДЕНИЕ

Уничтожение на территории СССР более 20 тысяч поляков в начале второй мировой войны — расстрел польских военнопленных — создал барьер враждебности и недоверия в душе польского общества, преодолеть который можно лишь раскрытием всей правды об этом злодеянии.

Мир готовился к войне. Стремление обеспечить безопасность лишь своей собственной страны было присуще руководителям всех государств складывавшихся коалиций. Однако в век мировых войн невозможно обеспечить безопасность отдельно взятой страны. Недальновидность политических лидеров обернулась ценой десятков миллионов человеческих жизней. И все же главную ответственность за развязывание второй мировой войны несет гитлеровская Германия, добивавшаяся мирового господства.

Советско-германский диалог, начало которому было положено Гитлером во время новогоднего, 1939 г. приема и Сталиным в его выступлении на XVIII съезде ВКП(б) в марте того же года, имел серьезные последствия для всей мировой ситуации.

Затем через дипломатическую переписку, а также через непосредственные переговоры между послом Третьего рейха в Москве Ф. фон Шуленбургом и главой Советского правительства В. М. Молотовым согласовывались условия гитлеровско-сталинского союза.

21 августа 1939 г. в 21.30 личной телеграммой Сталин уведомил Гитлера о готовности подписать двусторонний пакт о ненападении, а также дополнительный секретный протокол¹. Советский вождь ожидал прибытия в Москву министра иностранных дел Третьего рейха И. фон Риббентропа. Прочитав телеграмму, Гитлер воскликнул: "Теперь у меня весь мир в кармане!"²

23 августа Риббентроп и Молотов подписали советско-германский пакт о ненападении (док. № 1), а также дополнительный секретный протокол (док. № 2). Непосредственно Республики Польши касался второй пункт протокола, предрешавший ее раздел.

Несмотря на то, что информация о заключении секретного протокола³ почти сразу же просочилась на Запад, ее конкретное содержание было известно сверхограниченному кругу лиц, а в Польшу она не попала вообще. Поэтому перемены, происшедшие в советско-германских отношениях, не вызвали никакой реакции министра иностранных дел РП Ю.Бека. Полагаясь на заключенный 25 августа 1939 г. польско-английский договор, польское верховное командование не могло предположить, что может начаться вооруженный конфликт с Германией и Россией.

1 сентября 1939 г. нацистская Германия напала на Польшу. Через два дня Великобритания и Франция объявили войну Третьему рейху. Польско-германский конфликт, таким образом, перерос в общеевропейскую войну, покончив с так называемой политикой умиротворения.

3 сентября руководители Третьего рейха предложили советскому правительству выступить против польских войск и оккупировать часть территории РП, представляющую сферу советских интересов. Молотов ответил, что такие действия будут предприняты, но несколько позже.

Непосредственная же подготовка к ним началась уже 7 сентября. К13 сентября многие части Красной Армии были подтянуты к исходным рубежам⁴. По заданию Политбюро ЦК ВКП(б) Наркоматы внутренних и иностранных дел представили А.А.Жданову записки, систематизировавшие сведения о государственном устройстве Польши, ее национальном составе, экономике, вооруженных силах, транспорте, политических партиях и т. д.⁵.

Материалы о Западной Украине и Западной Белоруссии было поручено подготовить и Коминтерну⁶. Компартиям, которые до получения инструкций из Москвы единодушно высказывались за противодействие агрессору и оказание поддержки его жертве — Польше, были даны совершенно иные указания. Сталин, пригласив к себе 7 сентября генерального секретаря Исполкома Коминтерна (ИККИ) Г.М.Димитрова, заявил ему: "Война идет между двумя группами капиталистических стран... за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга"⁷.

Охарактеризовав Польшу как фашистское государство, которое угнетает украинцев, белорусов и т.д., он, по свидетельству Г.М.Димитрова, подчеркнул: "Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространим социалистическую систему на новые территории и население"⁷.

В директиве компартиям, составленной Димитровым 8 сентября, указывалось: "Международный пролетариат не может ни в коем случае защищать фашистскую Польшу, отвергнувшую помощь Советского Союза, угнетающую национальности"⁸. 15 сентября Секретариат ИККИ принял постановление "О национальных легионах", запрещавшее коммунистам и революционным элементам добровольно вступать в них.

Однако в начале польско-германской войны сохранялась видимость доброжелательного нейтралитета. Как записал министр иностранных дел РП Ю.Бек, "поведение советского посла (Н.Шаронова. — Авт.) не оставляло желать лучшего, он даже проявлял желание переговоров о возможности транзита ряда товаров через СССР. Я порекомендовал послу В.Гжибовскому прозондировать у Молотова, какие поставки через Советы могли бы быть приняты во внимание, а также ожидал от него действий по обеспечению нам транзита от союзных государств"⁹.11 сентября Шаронов перед отъездом из Польши, сославшись на плохую связь с Москвой, заверил министра Бека, что "вопросы различных поставок актуальны... и выразил свой оптимизм в отношении расширения советских поставок в Польшу"¹⁰. Действительно, из Москвы около 10 сентября от посла В.Гжибовского была получена информация о мобилизации нескольких призывных контингентов в западных областях СССР, указывающая на возможность активного включения Красной Армии в польско-германский конфликт. Однако сам посол признал масштаб этой подготовки недостаточным "для серьезного военного участия"¹¹.

9 сентября в связи с переданной из Берлина дезинформацией о занятии немецкими войсками Варшавы Молотов направил "приветствия и поздравления правительству немецкой империи" и передал Шуленбургу, что "советские военные действия начнутся в ближайшие несколько дней"¹². В тот же день был подготовлен и подписан приказ наркома обороны К.Е.Ворошилова и начальника Генштаба РККА Б.М.Шапошникова о скрытном сосредоточении к 11 сентября войск Белорусского и Киевского особых военных округов (БОВО и КОВО) и переходе в ночь с 12 на 13 сентября в решительное наступление с целью молниеносным ударом разгромить противостоящие войска (док. № 3). Убедившись, что Варшава сражается, сталинское руководство, видимо, сочло необходимым повременить.

11 сентября на базе БОВО (Смоленск, командующий — командарм 2-го ранга М.П.Ковалев) и КОВО (Киев, командующий — командарм 1-го ранга С.К.Тимошенко) были созданы два фронта — Белорусский и Украинский.

Белорусский фронт под командованием М.П.Ковалева состоял из четырех общевойсковых армий (3-й армии под командованием комкора В.И.Кузнецова, 11-й армии под командованием комдива Н.В.Медведева, 10-й армии под командованием комкора И.Г.Захаркина, 4-й армии под командованием комдива В.И.Чуйкова), каваперийско-механизированной группировки под командованием комкора И.В.Болдина и 23-го самостоятельного стрелкового пехотного корпуса, приданного в распоряжение командующего фронтом. В Военный совет фронта наряду с Ковалевым входили первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К.Пономаренко, комиссар корпуса И.З.Сусайков и начальник штаба фронта комкор М.А.Пуркаев.

Во главе Украинского фронта был поставлен С.К.Тимошенко, под командованием которого оказались три общевойсковые армии (5-я армия под командованием комдива И.Г.Советникова, 6-я армия под командованием Ф.И.Голикова и 12-я армия под командованием командарма 2-го ранга И.В.Тюленева), а также отдельный корпус пехоты. В рамках фронта оказались три кавалерийских корпуса, 1 -й танковый корпус и 5 танковых бригад, а также подразделения воздушной поддержки. В состав Военного совета фронта, кроме Тимошенко, вошли первый секретарь ЦК КП(б) Украины Н.С.Хрущев, комкор В.Н.Борисов и начальник штаба фронта комдив Н.Ф.Ватутин.

14 сентября был подписан и передан командующему войсками Белорусского фронта Ковалеву и заместителю наркома обороны Г.И.Кулику для войск Украинского фронта окончательный вариант приказа о начале военных действий против польских вооруженных сил (док. № 5). К исходу 16 сентября предписывалось скрытно сосредоточить войска округа и быть готовым к решительному наступлению "с целью молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника". Приказывалось начать наступление "с перехода государственной границы" на рассвете 17 сентября.

В 4 часа утра 15 сентября Ковалевым и другими членами Военного совета БОВО в свою очередь был подписан приказ по войскам Белорусского фронта. В нем, в отличие от приказа наркома обороны, содержалась и политическая мотивировка перехода границы: необходимость прекратить кровавую бойню, якобы затеянную "правящей кликой" Польши против Германии, помочь якобы восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии, Украины и Польши не допустить захвата территории Западной Белоруссии Германией. Последний тезис первоначально присутствовал и в ноте Советского правительства, которую намеревались вручить послу Польши в СССР, однако по настоянию германской стороны он был устранен из данного документа.

17 сентября утром в Берлине получили следующую телеграмму от Шуленбурга: "Сталин в сопровождении Молотова и Ворошилова принял меня в два часа ночи и проинформировал, что Красная Армия перейдет в 6 часов утра советскую границу на всей ее протяженности от Полоцка до Каменец-Подольского. Во избежание инцидентов срочно просит позаботиться, чтобы немецкие самолеты, начиная с сегодняшнего дня, не летали восточнее линии Белосток — Брест-Литовск — Лемберг (Львов). Начиная с сегодняшнего дня советские самолеты начнут бомбардировать район восточнее Лемберга"¹³.

На границе с Польшей было сконцентрировано около миллиона солдат, отборные танковые части, авиация. Это лишний раз свидетельствовало о том, что начавшееся наступление отнюдь не являлось "обеспечивающим безопасность" или "действиями по защите братского белорусского и украинского народа", — но военными действиями, рассчитанными на уничтожение регулярных частей Польской армии и пограничных сил. Об этом свидетельствует и директива Военного совета Украинского фронта командующему пограничными войсками НКВД Киевского военного округа комдиву В.В.Осокину, потребовавшая закрыть польско-румынскую границу и "не допустить ни в коем случае ухода польских солдат и офицеров из Польши в Румынию" (док. № 14).

Ранним утром 17 сентября заместитель наркома иностранных дел СССР В.П.Потемкин вызвал В.Гжибовского и попытался вручить ему подписанную Молотовым ноту с обоснованием правомерности советских действий. Вступление советских войск на территорию Республики Польша обосновывалось в ноте как реакция на то, что "польское государство и его правительство фактически перестали существовать". Приводился и аргумент о защите якобы оказавшихся в опасности в связи с распадом Польши "братьев украинцев и белорусов" (док. № 7).

Данное заявление находилось в явном противоречии с реальным положением дел на территории Польши. Капитуляция Варшавы была подписана только 28 сентября. Польский президент, правительство и Верховное командование РП покинули страну лишь в ночь с17 на 18 сентября. Еще утром 17 сентября главнокомандующий пытался провести перегруппировку войск, что было сведено на нет, как признавал начальник штаба КОВО Н.Ф.Ватутин, советским наступлением (док. № 44)¹⁴.

Гжибовский категорически отказался принять прочитанную ему Потемкиным ноту, заявив, что "ни один из аргументов, использованных для превращения договоров (польско-советских и многосторонних. —Авт.) в клочок бумаги, не выдерживает критики. Глава государства и правительство находятся на территории Польши... солдаты регулярной армии сражаются"¹⁵.

Двойная игра закончилась. 17 сентября между 3 и 6 часами утра войска обоих советских фронтов вторглись на территорию Республики Польша по всей линии границы. Армии получили приказ как можно быстрее захватить важные военные объекты в глубине польской территории посредством концентрированных рассекающих ударов (док. №№ 3,5).

В ночь на 15 сентября появились и боевые приказы, определившие ближайшие задачи Белорусского и Украинского фронтов. Белорусский фронт должен был обеспечить "уничтожение и пленение вооруженных сил Польши восточнее Литовской границы и линии Гродно — Кобрин".

Из документов следует, что перед войсками ставилась задача не освобождения украинского и белорусского населения, для чего было достаточно оттеснить польские войска на территорию Венгрии и Румынии (док. № 14), а разгрома Польской армии, ликвидации Польши как государства, в котором сталинское руководство на протяжении 20 — 30-х гг. видело одного из главных своих противников.

Накануне советского наступления Войско Польское насчитывало лишь 50% основного состава. Половина этих сил сражалась на запад от Вислы.

Первая информация о нападении Красной Армии на Польшу была получена руководством страны и главнокомандующим около 6 часов утра 17 сентября 1939г. Донесения носили путаный характер. Вначале рассматривалась альтернатива: вступать в бой или дать символический залп, чтобы продемонстрировать готовность отразить советское нападение. Как вспоминал министр Ю.Бек, "маршал колебался, какие ему отдать приказы войскам в отношении борьбы с советскими частями", но, обдумав положение, "скорее склонен был не принимать боевых действий"¹⁶. Война на два фронта грозила полным уничтожением Польской армии.

В этот же день после 14 часов главнокомандующий маршал Э.Рыдз-Смиглы направил всем войскам приказ, чтобы они не оказывали сопротивления Красной Армии, кроме возможных случаев атак или попыток их разоружения (док. № 6).

Директива главнокомандующего Польской армии из-за плохой связи не дошла до ряда частей. Но даже там, куда она поступила, порой вызывала сомнения и трактовалась как советская провокация. Сомнения усиливали и противоречивые пропагандистские заявления политорганов Красной Армии и оперативников НКВД, когда некоторые советские командиры представлялись как союзники поляков в совместной борьбе с немцами, другие обращались к "польским солдатам", предлагая им повернуть оружие против собственных командиров и присоединиться к братьям по классу. Ясность внесло переданное 18 сентября по радио из Берлина советско-германское коммюнике, в котором говорилось: "Чтобы избежать каких-либо беспочвенных спекуляций относительно задач немецких и советских войск, действующих в Польше, правительство Рейха, а также правительство Советского Союза заявляют, что эти действия не имеют целей, которые противоречили бы интересам Германии или Советского Союза или же входили в противоречие с духом заключенного между Германией и Советским Союзом пакта о ненападении"¹⁷.

В тот же день германская армия и Красная Армия впервые вошли в соприкосновение в районе Бреста.

Серьезные бои польских войск с Красной Армией происходили лишь в северном районе фронта. Прорыв оттуда в Венгрию и Румынию был невозможен; речь могла идти только о прорыве в Литву и Латвию, что и было сделано рядом польских частей. Упорные оборонительные бои вела в Полесье и Волыни, а затем в районе Люблина группа из частей КОП во главе с командиром корпуса генералом В.Орликом-Рюкеманном.

Оборона Гродно, в которой приняла участие школьная молодежь, длилась два дня. Захватившие город расстреляли на месте около 300 его защитников, а также плененного командира корпуса № 3 Й.Ольшину-Вильчинского и его адъютанта. Расстрелу без суда подверглись также в Полесье 150 офицеров. Расстрелы имели место в Августовце, Боярах, Малых и Больших Бжостовицах, Хородове, Добровицах, Гайях, Грабове, Комарове, Полеским Косове, Львове, Молодечно, Ошмянах, Роханыне, Свислочи, Волковыске и Злочове.

Через два часа после перехода Красной Армией советско-польской границы немецкие войска получили приказ "остановиться на линии Сколе — Львов — Владимир-Волынский — Белосток".

21 сентября между Германией и СССР был подписан протокол, зафиксировавший порядок и временные параметры отхода немецких войск на запад до установленной днем раньше демаркационной линии по рекам Писса, Нарев, Висла, Сан. Во исполнение его в этот же день советским войскам был передан приказ наркома обороны, предусматривавший, в частности: "При обращении германских представителей к командованию Красной Армии об оказании помощи в деле уничтожения польских частей или банд, стоящих на пути движения мелких частей германских войск, командование Красной Армии, начальники колонн, в случае необходимости, выделяет необходимые силы, обеспечивающие уничтожение препятствий, лежащих на их пути движения" (док. № 17). Несмотря на то, что отдельных инцидентов избежать не удалось, в целом отношения между командованием немецких и советских частей были четко отлажены. Например, начальник штаба Восточной армейской группы Савинов и военком Детухин сообщали Ватутину, что ими согласованы с немцами рубежи движения с целью предотвратить новые инциденты. Они подчеркнули, что "вообще их (т. е. немцев.— Авт.) поведение вежливо-назойливое"¹⁸.

Были случаи боевого взаимодействия советских и германских частей с целью разгрома крупных группировок польских войск, в частности грубешовской группировки, новогрудской бригады генерала В.Андерса. В результате этого был прегражден отход к румынской границе частей полковника Й.Зеленевского¹⁹.

В целом в течение двенадцати дней боевых действий Красная Армия преодолела линию на глубину от 250 до 350 км, заняв территорию общей площадью 190 тысяч кв. км, с населением в 12 миллионов человек. В советско-польских боях погибло с польской стороны около 3,5 тысячи военных и гражданских лиц, около 20 тысяч были ранены или пропали без вести. Советская сторона официально объявила о 737 убитых и 1862 раненых со своей стороны, о чем было сказано в выступлении Молотова 31 октября 1939 г.

Недостаточно четкий приказ главнокомандующего Польской армии, а также отсутствие единой линии по отношению к советским частям там, где этот приказ не был получен, привели к массовому захвату в плен польских солдат и офицеров. Они не находились под охраной Женевской конвенции о военнопленных, поскольку СССР ее не подписывал.

Согласно военным сводкам Красной Армии, публиковавшимся во время "освободительного похода", в первые три дня кампании было взято в плен около 60 тысяч польских солдат и офицеров. Согласно другим, тоже неполным, данным до 21 сентября в руках Красной Армии и НКВД оказалось около 120 тысяч солдат и офицеров Войска Польского²⁰. Больше всего солдат и офицеров Войска Польского попали в плен в районе Бреста над Бугом, а также под Владимиром-Волынским, Дубно, Ровно, Сарнами, Таногродем, Тарнополем, Ушчилугем и Задзишками. Во Львове командование РККА, нарушив подписанные с польским генералом В.Лянгнером условия сдачи города, разоружило и направило в лагеря НКВД для военнопленных его защитников. Из советско-германского кольца пробились в Литву около 18 тысяч польских военных, а в Румынию и Венгрию — свыше 70 тысяч.

Объявленное 2 ноября 1939 г. советской стороной число захваченных в плен польских солдат и офицеров в 300 тысяч представляется завышенным. По данным советских архивов, в плен были взяты 240 — 250 тысяч, в том числе около 10 тысяч офицеров. Так, в обзоре, подводившем итоги похода в Западную Украину с 17 по 30 сентября, указывалось, что 5-я армия под командованием И.Советникова захватила в плен 190 584 человека, в том числе 10 генералов, 52 полковника, 72 подполковника, 5131 других офицеров, 4096 унтер-офицеров и 181 223 рядовых. Войска же Белорусского фронта с17 по 28 сентября 1939 г., по данным другого отчета, захватили в плен 57 892 польских военнослужащих, в том числе 2193 офицера.

С первых дней советского наступления Берлин и Москва обсуждали и вопросы о политическом сотрудничестве. 18 сентября в совместном коммюнике в качестве общей цели называлось восстановление порядка и спокойствия в Польше и переустройство условий ее государственного существования. Под этим подразумевалась ликвидация Республики Польши как суверенного государства. Именно на этом настаивал Сталин в беседах с Шуленбургом 20 и 25 сентября, а также с Риббентропом во время его сентябрьского визита в Москву.

После пересмотра установленной 21 августа разграничительной линии и обмена Люблинского района на Литву, включенную в сферу интересов СССР, 28 сентября в Москве был подписан "Советско-германский договор о дружбе и границе", а также приложенные к нему два секретных и один доверительный протоколы. Тем самым были окончательно уточнены границы сфер интересов обеих стран на территории "бывшего Польского государства", а предпринятый четвертый раздел Польши был признан за "надежный фундамент для дальнейшего развития дружественных отношений между советским и германским народами" (док. № 25).

Союзники обязались проводить борьбу со всеми проявлениями польского сопротивления на занятых ими территориях, а также информировать друг друга "о целесообразных для этого мероприятиях" (док. № 26). Нельзя исключить, что убийство в апреле — мае 1940 г. около 22 тысяч поляков, находившихся в лагерях и тюрьмах на территории СССР, было скоординировано с проводившейся в то время гитлеровской "акцией АБ"²¹.

С первых дней "необъявленной войны" сталинское руководство интенсивно занималось проблемой польских военнопленных. Заблаговременно было подготовлено "Положение о военнопленных", согласован с наркомом обороны вопрос о том, что все польские военнослужащие будут переданы НКВД. В результате 19 сентября 1939 г. Ворошилов отдал приказ о передаче военнопленных НКВД.

В соответствии с решением Политбюро ЦК ВКП(б) (док. №№ 10, 15) в Ореховне, Радошковичах, Столбцах, Тимковичах, Олевске, Волочиске, Ярмолинцах и Каменец-Подольском была создана сеть приемных пунктов. В приказе предусматривалась и дальнейшая эвакуация военнопленных с пунктов передачи НКВД в лагеря — в Козельск и Путивль "обратным железнодорожным порожняком" начиная с 20 сентября (док. № 10).

В группах советских войск в первые дни "необъявленной войны" царила полная неразбериха в отношении военнопленных.

"В западных районах скопилась многотысячная масса солдат, бегущих с фронта, которые запружают улицы, а изолировать их силами оперативной группы не представляется возможным. Части РККА их как пленных не берут, в результате никто фильтрации не производит и движение польских солдат происходит свободно", — сообщал в Москву нарком внутренних дел БССР старший майор госбезопасности Л.Ф.Цанава²².

Во исполнение приказа наркома обороны командующие Украинским и Белорусским фронтами отдали приказы от 20 сентября о порядке конвоирования, маршрутах движения и пунктах передачи пленных органам НКВД. Однако быстрое продвижение Красной Армии создало большие затруднения для дорожно-этапной службы и дорожно-комендантских полков, занимавшихся транспортировкой военнопленных к приемным пунктам. В связи с этим заместитель наркома обороны Кулик писал 21 сентября Сталину, Молотову и Ворошилову: "В плен захвачено очень много рядового и офицерского состава. Считаю, что необходимо указание правительства о роспуске пленных белорусов и украинцев по домам после их переписи, так как питать их нечем, конвоирование требует большого количества людей" (док. № 16). С аналогичными просьбами обращалось к начальству и командование армейских групп. В ответ на эти обращения 23 сентября Ворошилов и Шапошников приказали: "Военнопленных крестьян Западной Белоруссии и Западной Украины, если они представляют документы, удостоверяющие, что они действительно были мобилизованы поляками, разрешается освободить".

Однако начальник Политуправления Красной Армии Л.З.Мехлис сообщил 24 сентября Сталину, что после приказа о роспуске военнопленных польские солдаты заполонили все дороги, многие пытаются пробраться в районы, занятые немцами. Он информировал, что будет категорически требовать исполнения приказа о задержании всех военных и полицейских и передаче их НКВД, подчеркивая, что это важное предписание так и осталось на бумаге²³.

По-видимому, Сталин поддержал Мехлиса, ибо 25 сентября Ворошилов распорядился об отмене своего же приказа от 23 сентября об освобождении военнопленных-крестьян. В это же время Шапошников приказал командующим фронтами освобождать немцев, взятых в плен поляками²⁴ (док. № 20).

Обстоятельнее к приему польских военнопленных подготовились органы НКВД. Уже 17 сентября нарком внутренних дел Берия обратился к Молотову с предложением открыть в БОВО и КОВО сеть приемных пунктов и два лагеря-распределителя — в Козельске (БССР) и Путивле (УССР), а также перевести конвойные войска на положение военного времени (док. № 8). На следующий день Политбюро ЦК ВКП(б) приняло специальное решение по конвойным войскам (док. № 9)²⁵.

19 сентября Берия подписал приказ № 0308 о создании Управления по военнопленным (УПВ) при НКВД СССР, в соответствии с которым учреждались 8 лагерей-распределителей — Осташковский, Юхновский, Козельский, Путивльский, Козельщанский, Старобельский, Южский, Оранский; назначались их начальники и комиссары (док. № 11). Оперативно-чекистское обслуживание военнопленных этим приказом возлагалось на Особый отдел НКВД СССР и его местные органы. Заместителю наркома И.И.Масленникову поручалось заняться организацией приемных пунктов, конвоированием военнопленных при перевозках и охраной лагерей; другой заместитель Берии, С.Н. Круглов, в двухдневный срок должен был полностью укомплектовать личным составом УПВ НКВД СССР²⁶.

В следующие дни Берия и его заместитель В.В.Чернышов утвердили специальные положения об УПВ, о лагерях-распределителях, о каждом из созданных лагерей в отдельности, до мелочей регламентировавшие их структуру, штаты и деятельность (док. №№ 12, 15, 21).

20 сентября Экономический совет СНК утвердил "Положение о военнопленных", а также нормы их продовольственного снабжения (док. № 15). Он предложил соответствующим наркоматам выделить продовольствие, одежду и постельные принадлежности для лагерей²⁷.

Управление по делам военнопленных разработало инструкции по учету военнопленных; 1-й спецотдел и Особый отдел НКВД СССР — инструкции по оперативному учету (док. № 12), Главное управление конвойных войск (ГУКВ) — инструкцию по охране лагерей.

Во главе УПВ был поставлен работавший ранее в секретариате Берии П. К. Сопруненко. Комиссаром УПВ стал переведенный из ГУЛАГа²⁸ полковой комиссар С.В.Нехорошев. Заместителями Сопруненко были назначены И.И.Хохлов, отвечавший за оперативную работу, И.М.Полухин, ведавший охраной и учетом военнопленных, и М.А.Слуцкий, занимавшийся финансами и хозяйственными проблемами. Оперативный отдел возглавил А.В.Тишков, учетный — И.Б.Маклярский, политический — С.В.Нехорошев, санитарный — Н.П.Соколов. Секретариатом Управления руководил И.М. Башлыков. В Наркомате внутренних дел СССР УПВ курировал заместитель наркома комдив В.В.Чернышов, отвечавший и за ГУЛАГ.

В лагерях создавались оперативные, учетно-распределительные, политические, хозяйственные, финансовые и санитарные отделения, а также команды внутренней охраны и пожарников.

25 сентября Берия подписал приказ "О строительстве дороги Новоград-Волынский — Ровно — Дубно — Львов", в соответствии с которым в качестве рабочих должны были использоваться 25 тысяч военнопленных. Начальником строительства назначался бывший начальник УНКВД по Горьковской области майор госбезопасности И.И.Федюков, лагерем военнопленных управлял его заместитель капитан госбезопасности А.Ю.Даганский (док. № 24).

9 октября нарком черной металлургии Ф.Меркулов обратился к председателю Экономического совета СНК Микояну с просьбой перебросить польских военнопленных на работы в шахтах Кузбасса, треста "Никополь-Марганец" и на предприятиях нерудной промышленности. Через два дня Экономсовет предложил наркому, под его личную ответственность, "организовать приемку от НКВД 10 000 человек польских пленных для посылки их на работу в железнорудные шахты и на известковые разработки Криворожского бассейна с целью резкого увеличения добычи железной руды и известняка в Криворожье"²⁹.

20 сентября были отправлены первые транспорты в Козельский, Путивльский и другие лагеря-распределители. Вскоре они все оказались забитыми до отказа, и стало ясно, что к приему столь большого числа людей лагеря не подготовлены.

В Козельском лагере (начальник — майор В.Н.Королев, комиссар — старший политрук М.М.Алексеев), расположенном в 5 км от Козельска и в 7 км от железнодорожной станции, на территории Оптиной пустыни, недалеко от Скита, к 3 октября уже находилось 8843 польских военнослужащих, из них 117 офицеров. Мест не хватало даже на трехъярусных нарах, и многим приходилось спать на полу. В ряде бараков из-за тесноты спали по очереди. Остро ощущалась нехватка воды, не работали баня и прачечная; в помещениях было сыро, грязно и холодно, простудные заболевания вконец измучили людей. Не справлялись кухня и пекарня. Не хватало посуды, соломы для тюфяков, сменного белья, теплой одежды. Командированный в Козельск начальник 2-го отдела УПВ И.Б.Маклярский писал 5 октября 1939 г. Сопруненко: "В лагере сплошной бедлам и уйма беспорядку и неорганизованности".

В Старобельский лагерь (начальник — капитан госбезопасности А.Г.Бережков, комиссар — батальонный комиссар М.М.Киршин), расположенный в бывшем женском монастыре и нескольких домах в Старобельске, с 23 сентября по 16 ноября поступило 11 262 военнопленных. На 14 октября там находилось 7045 человек, в том числе 4813 рядовых и армейских унтер-офицеров, 2232 офицера, 155 чиновников, полицейских и жандармов³⁰. Многие жили в палатках, подвалах, землянках, ютились на голом полу, в коридорах и т. д. Как о большом одолжении люди просили разрешения залезть под нары, где оставалось хоть какое-то свободное место, иначе приходилось ночевать на морозе. Как отмечалось в отчете начальника лагеря, общая жилая полезная площадь составляла 5200 кв. м, объем 14 100 куб. м, так что даже после отправки из лагеря рядовых на одного военнопленного приходилось всего 1,25 кв. м площади и 3,7 куб. м объема зданий. Несколько в лучших условиях жили старшие командиры: в помещениях для генералов были кровати, столы, стулья и шифоньеры, в комнатах для полковников и подполковников — кровати в два яруса.

В лагере катастрофически не хватало кухонного оборудования, в результате чего первое время горячим питанием обеспечивали лишь раз в день. Вместо 800 г хлеба выдавалось 400 г, иногда и меньше, сахар отсутствовал вовсе. В лагере не было бани и прачечной, а мощности городской были ограниченными (док. №№ 43, 109). Зато установили ревяще-хрипящие репродукторы, в счет лимита обкома ВКП(б) пленным выписывали газеты и журналы, устраивали политбеседы, "громкие читки" газет, показывали кинофильмы.

Осташковский лагерь (начальник — майор П.Ф.Борисовец, комиссар — старший политрук И.В.Юрасов) расположился на о.Столбный (озеро Селигер), в 10 км от Осташкова, на территории бывшего монастыря Нилова пустынь. На 30 сентября в лагере уже находились 8731 военнопленный. Всего же с 27 сентября по 29 октября 1939 г. сюда были доставлены 12 235 человек. За все время функционирования лагеря через него прошли 15 991 человек, из них 9413 рядовых и унтер-офицеров армии отправлены на родину или переведены в лагеря Наркомата черной металлургии³¹.

В тяжелом положении оказался и Путивльский лагерь (начальник — майор Н.Н.Смирнов, комиссар — батальонный комиссар С.П.Васягин). Он был создан на территории Сафроньевского монастыря, в 40 км от Пугивля и в 12 км от ближайшей железнодорожной станции Теткино. Лагерь окружали болота, подъезды к нему были крайне затруднены. Кроме основной территории (ее называли "Городком"), имелись три отделения в поселках торфоразработчиков ("Болото"). Между ними не было даже телефонной связи. Впоследствии, правда, конвойная часть протянула полевой телефон между караульными помещениями лагеря. Лишь полуразрушенные церковные здания хоть как-то укрывали от холода. Остальные помещения практически не отапливались.

Людей разместили также в конюшнях, свинарниках, бараках. Согласно отчету руководства лагеря, на одного военнопленного приходилось по 0,6 кв. м жилой площади.

Козельщанский лагерь (начальник — старший лейтенант госбезопасности В.Л.Соколов, комиссар — капитан Ф.С.Акуленко) разместился на окраине Козельщины, районного центра Полтавской области, в 500 м от железнодорожной станции, в помещениях бывшего Козельщанского монастыря и в зданиях, выделенных райисполкомом и совхозом. В капитальных домах удалось разместить лишь половину прибывших в лагерь людей. В летних палатках жили 1179 человек, в свинарниках — 1105³². Многие строения находились в полуразрушенном состоянии, окна — без стекол, крыши текли, нары не были построены. В свинарниках, не очищенных от навоза и не побеленных, не было соломы для тюфяков, и люди спали на голом полу.

Южский лагерь (начальник — младший лейтенант госбезопасности А.Ф.Кий, комиссар — старший лейтенант Г.В.Коротков) был расположен в 30 км от г.Южа и в 47 км от станции Вязники, в местечке Талицы. Он мог принять около 6 тысяч человек, поступило же туда с 1 по 4 октября 11 640 военнопленных. Как и в других лагерях, катастрофически не хватало помещений для размещения людей, воды, продовольствия³³.

Юхновский лагерь (начальник — майор Ф.И.Кадышев, комиссар — батальонный комиссар Е.С.Гильченок) был создан на базе туберкулезного санатория "Павлищев бор", занимавшего бывшую помещичью усадьбу, в 500 м от деревни Щелканово. Ближайшая к нему железнодорожная станция Бабынино находилась в 32 км. К 5 октября в лагерь привезли 8096 человек. Люди жили в одном двухэтажном и трех одноэтажных домах, на верандах, в конюшнях, сараях при температуре от +3" до +7'. Многие с трудом находили место, чтобы сесть³⁴. В комнату набивалось по 75 человек.

Вологодский (Заоникеевский) лагерь (начальник — Матвеев, комиссар— Сазонов) был создан на месте детского дома, в 18 км от Вологды и рассчитан на прием не более 1500 человек. 4— 6 октября туда прибыло 3450 военнопленных³⁵.

В Вологодской области находился еще один лагерь — Грязовецкий (начальник — лейтенант госбезопасности Филиппов), в 7 км от г. Грязовец и в 3 км от железнодорожной станции, в бывшем монастыре. Пленные (3095 человек) были размещены в семи корпусах. Только в одном из них были сделаны трехъярусные нары, в остальных спали прямо на полу. Из-за нехватки котлов пищу готовили в три приема³⁶. В этом лагере содержались 42 офицера, 300 жандармов, разведчиков, членов политических партий, 200 солдат и унтер-офицеров — уроженцев оккупированных немцами территорий, 2500 человек — из воеводств, присоединенных к СССР.

Недалеко от Богородска, в Горьковской области, близ села Оранки, на территории бывшего монастыря с 22 сентября начал разворачиваться Оранский лагерь (начальник — старший лейтенант госбезопасности И.Сорокин, комиссар — лейтенант госбезопасности В.Д.Кузнецов). С 1 по 3 октября туда было доставлено 7063 человека, хотя здесь предусматривалось разместить лишь 4 тысячи человек³⁷.

Неподготовленность лагерей к приему столь большого числа военнопленных, отсутствие элементарно необходимых запасов продовольствия, антисанитария, грозившая эпидемиями, на фоне политических соображений, связанных с предстоявшим "добровольным вхождением" Западной Украины и Западной Белоруссии в состав СССР, побудили сталинское руководство 1 октября вернуться к решению, которое предлагал замнаркома обороны Кулик еще 21 сентября 1939 г. Политбюро ЦК ВКП(б) создало комиссию во главе с секретарем ЦК ВКП(б) Ждановым для рассмотрения вопроса о военнопленных. В нее вошли также Берия и Мехлис. 2 октября комиссия одобрила проект постановления Политбюро ЦК ВКП(б) о военнопленных, в основу которого были положены предложения Берии и Мехлиса (док. № 36).

В нем предлагалось распустить солдат — уроженцев Западной Украины и Западной Белоруссии по домам, задержав 25 тысяч из них для стройтельства дороги Новоград-Волынский — Львов. Солдаты — уроженцы "немецкой части Польши" должны были содержаться в специальных лагерях до окончания переговоров с Германией об их отправке на родину. Офицеров, полицейских, других служащих силовых органов предписывалось разместить в специальных лагерях³⁸.

В предложениях Берии и Мехлиса, направленных Сталину, предусматривалось, что генералы, полковники и подполковники, крупные государственные чиновники, а также все остальные офицеры будут помещены в Заоникеевском лагере, задержанные чехи (около 800 человек), воевавшие в чешском легионе Польской армии, до окончания войны Англии и Франции с Германией — в Старобельском; полицейские, жандармы, разведчики, контрразведчики и другие — в Осташковском; солдаты, родина которых находится в "немецкой части Польши", — в Козельском и Путивльском лагерях³⁹.

В ходе заседания Политбюро ЦК ВКП(б), на котором присутствовали Сталин, Микоян, Ворошилов, Молотов, Каганович и Жданов, эти предложения были одобрены с небольшими поправками. Политбюро решило распустить чехов, взяв с них подписку не воевать против СССР; польских же офицеров разместить на юге — в Старобельском лагере (док. № 37).

3 октября Политбюро ЦК ВКП(б) приняло еще одно решение, касавшееся военнослужащих Польской армии: оно предоставляло право военным советам Украинского и Белорусского фронтов утверждать приговоры трибуналов к высшей мере наказания "по контрреволюционным преступлениям" гражданских лиц Западной Украины и Западной Белоруссии и военнослужащих Польской армии.

В тот же день Берия подписал приказ № 4441/Б, в котором обязал всех начальников областных управлений НКВД, лагерей для военнопленных, наркомов внутренних дел УССР и БССР, начальников приемных пунктов распустить по домам военнопленных солдат (украинцев, белорусов и лиц других национальностей) — жителей западных областей Украины и Белоруссии; оставить до окончания строительства первой очереди Западно-Украинской шоссейной дороги, т.е. до конца декабря 1939г., военнопленных Ровенского лагеря; направлять в Козельский и Путивльский лагеря жителей "немецкой части Польши"; в Старобельский лагерь — генералов, офицеров, крупных военных и государственных чиновников; в Осташковский — разведчиков, контрразведчиков, жандармов, тюремщиков и полицейских (док. № 39)⁴⁰. Роспуск военнопленных солдат с приемных пунктов УССР предлагалось начать только после полного укомплектования лагеря строительства НКВД № 1 (т. е. Ровенского) до установленной численности в 25 тысяч человек.

В приказе Берии начальнику УНКВД по Ворошиловградской области М.И.Череватенко и начальнику Старобельского лагеря Бережкову предлагалось выделить отдельные, лучшие помещения для размещения генералов, полковников, подполковников и крупных военных и государственных чиновников, предоставить каждому отдельную койку и постельные принадлежности; организовать улучшенное питание генералов и офицеров в пределах установленных для них норм отпуска продовольствия; строго соблюдать режим, обеспечить "хорошее обращение" со всеми военнопленными и их культурное обслуживание. Большое внимание уделялось деятельности Особого отделения лагеря, которое должно было выявлять работников разведывательных органов, представителей "международных антисоветских организаций" путем вербовки соответствующей агентуры, установить контроль над перепиской, добиться сдачи ценностей и денег сверх установленного размера с выдачей расписок. Для выполнения этих задач в Старобельский лагерь направлялся начальник 3-го отдела (контрразведки) ГУЛАГа капитан госбезопасности Б.П.Трофимов ( док. № 40).

В директиве Берии начальнику УНКВД по Калининской области полковнику Д.С.Токареву и начальнику Осташковского лагеря Борисовцу предлагалось установить строгий режим и охрану зоны лагерей; систематически проводить тщательную проверку личности и прошлой деятельности каждого военнопленного, выявлять лиц, работавших в польских разведывательных органах в пограничной с СССР полосе, боровшихся против Советского Союза, в том числе шпионов, диверсантов, членов "ПОВ" {См. комм, к док. № 12.}. 3-му отделу УНКВД совместно с Особым отделением лагеря предлагалось вербовать агентуру среди военнопленных и окружающего населения. В лагерь для исполнения этой директивы направлялись капитан госбезопасности Когельман и лейтенант госбезопасности Белов (док. № 41). В соответствии с директивой наркома от 3 октября 1939 г. в Козельском и Путивльском лагерях должны были содержаться военнопленные солдаты — жители той части Польши, которая отошла Германии. Начальникам лагерей и УНКВД, так же как и начальнику Старобельского лагеря, предписывалось соблюдать режим, обеспечить "хорошее обращение" и "культурное обслуживание" военнопленных; проверить личность каждого, выявив скрывавшихся офицеров, полицейских, государственных чиновников, сотрудников разведывательных органов и членов зарубежных антисоветских организаций. "Контингенту" следовало разъяснить, что он оставлен здесь временно, до решения вопроса о порядке возвращения на родину. В помощь руководству Козельского лагеря направлялся старший инспектор Управления по делам о военнопленных Н.А.Карелин, Путивльского лагеря — зам. начальника политотдела УПВ Н.А.Воробьев⁴¹.

Соответствующий приказ о роспуске военнопленных солдат — жителей Западной Белоруссии и Западной Украины, еще не переданных частями РККА органам НКВД, отдали 4 октября Ворошилов и Шапошников. В результате из лагерей и пунктов для приема военнопленных было отправлено на родину с 7 по 18 октября 42,5 тысячи солдат и младших командиров⁴². Однако далеко не все солдаты и унтер-офицеры — уроженцы присоединенных к СССР территорий были отпущены по домам. Кроме 25 тысяч человек, задержанных для строительства шоссе Новоград-Волынский — Львов, по решению СНК СССР 11 тысяч человек были направлены на предприятия Наркомата черной металлургии в Кривой Рог, в Донбасс и Запорожье (док. № 59). В середине октября там были созданы три новых лагеря — Криворожский (начальник — Ильин, комиссар — Ревякин), Елено-Каракубский (начальник — Кулешов, комиссар — Васильев) и Запорожский (начальник — политрук Петрушин, затем Лебедев, комиссар — Маслик).

11 октября Берия предложил Политбюро ЦК ВКП(б) передать Германии 33 тысячи военнопленных — уроженцев центральных областей Польши, начав об этом переговоры с немецкой стороной (док. № 52). 13 октября Политбюро ЦК ВКП(б) приняло соответствующее постановление. В нем указывалось, что отправку эшелонов с военнопленными на обменные пункты следует провести с 23 октября по 3 ноября (док. № 55). Переговоры с германским послом Шуленбургом о порядке обмена вел заместитель наркома иностранных дел В.П.Потемкин. Сам обмен был возложен на военное командование, доставка эшелонов с военнопленными к обменным пунктам — на УПВ. В результате с 24 октября по 23 ноября немцам были переданы 42 492 человека⁴³. Многие солдаты Польской армии, чаще всего коммунисты и евреи, боясь преследований нацистов, обращались к начальству лагерей с просьбой оставить их в СССР, некоторые ходатайствовали о предоставлении им советского гражданства (док. № 80). Однако в Москве эти письма не встретили понимания. После обсуждения вопроса с Берией (док. № 81) Сопруненко 4 ноября сообщил начальнику Козельского лагеря: "Рассмотрев присланные Вами заявления военнопленных о нежелании выехать к месту жительства (на территорию, отошедшую к Германии), Управление по делам военнопленных выставленные ими мотивы считает несостоятельными. Этим военнопленным необходимо обстоятельно разъяснить, что они должны возвращаться к месту их постоянного жительства, и направить их к месту жительства"⁴⁴.

Германская сторона передала СССР 13 757 человек. После соответствующей фильтрации и отправки всех выявленных офицеров и полицейских в лагеря оставшиеся были распущены по домам⁴⁵.

В то время как хорунжие и подхорунжие — уроженцы территории Польши, отошедшей к Германии, подлежали отправке на родину, эти же категории военнослужащих с присоединенных к СССР территорий по приказу руководства НКВД были задержаны в лагерях как приравненные к офицерам: руководство СССР не хотело возвращения домой тех, кто мог стать организаторами сопротивления на присоединенных к СССР территориях. Не подлежали освобождению и осадники — бывшие солдаты Войска Польского, переселенные на земли, отошедшие к Польше в 1921 г. по Рижскому договору, и имевшие статус наподобие русского казачества. Их приказано было свозить в Осташковский лагерь (док. № 84).

Некоторые начальники лагерей не знали, как поступать с журналистами, профессорами, врачами, художниками и другими представителями интеллигенции, которых было немало среди офицеров запаса и беженцев. 20 октября начальнику Путивльского лагеря разъяснили, что беженцев — жителей западных областей Украины и Белоруссии можно отправить на родину, остальных же содержать в лагерях до особого распоряжения. Всех офицеров запаса предписывалось оставлять в лагерях.

Специальное разъяснение было дано и в отношении врачей, призванных в армию в качестве офицеров (док. №№ 75, 79).

В ноябре был решен вопрос о репатриации польских военнослужащих — жителей отошедших к СССР воеводств, интернированных в Литве. 5 ноября Потемкин в письме Сталину сообщил о наличии в Литве 14 тысяч интернированных, из которых 3 тысячи — командный состав, остальные — рядовые (док. № 97). 9 ноября Политбюро ЦК ВКП(б) постановило принять от литовского правительства военнопленных — жителей Западной Украины и Западной Белоруссии, изъявивших желание вернуться на родину. При этом репатриированные офицеры должны были направляться в Юхновский лагерь, чиновники и полицейские — в Южский, рядовые и младшие командиры распускались по домам. Пункт об офицерах, полицейских, чиновниках считался строго секретным. Аналогичное постановление в тот же день принял и СНК (док. № 101 )⁴⁶.

В Литву была направлена правительственная комиссия во главе с комбригом Г.А.Петровым для отбора и приема интернированных; сам прием был осуществлен в декабре. Как и при обмене с Германией, рядовые и унтер-офицеры были распущены по домам, офицеры и полицейские отправлены в лагеря. Всего в Юхновский лагерь поместили 1 майора, 1 капитана, 19 поручиков и подпоручиков, 54 полицейских и жандармов⁴⁷.

Итоги всех перемещений военнопленных были зафиксированы в специальной сводке (док. № 111).

В связи с тем, что в руках НКВД СССР оказалось более 8 тысяч офицеров, стало ясно, что содержать их в одном Старобельском лагере будет невозможно. 9 октября Чернышов предложил Берии сделать вторым офицерским лагерем Козельщанский. Однако хозяйство лагеря было маломощным, территория недостаточно хорошо охранялась. Поэтому вскоре приняли решение — вторым офицерским лагерем сделать Козельский, из которого в 20-х числах октября большую часть рядовых отправили на обмен с Германией и частично в лагеря Наркомчермета. Начальникам Старобельского и Козельского лагерей было сообщено, что здесь будет содержаться только офицерский состав, а в Осташковском — жандармы, разведчики, контрразведчики, полицейские, тюремщики (док. №№ 70,74). Руководству остальных лагерей было приказано указанные категории военнопленных направлять в Козельск, Старобельск и Осташков.

Соответствующие перевозки были осуществлены 1 — 4 ноября, после чего сформировалась система лагерей, просуществовавшая в более или менее устойчивом виде до конца марта 1940 г. Первым офицерским лагерем стал Старобельский. Именно здесь находилась большая часть старших офицеров и кадрового состава Польской армии, включая 8 генералов, 57 полковников, 130 подполковников, 321 майора, 853 капитана, 2519 других офицеров. Всего же на 29 ноября там содержалось 3907 человек (док. № 129). Около трети офицеров были кадровыми военными, остальных призвали в армию лишь в конце августа — начале сентября. По национальному составу (данные на февраль 1940 г.) в Старобельском лагере находились 3828 поляков, 71 еврей, 4 украинца, 5 человек других национальностей⁴⁸.

Наиболее тяжелыми в психологическом отношении были первые недели старобельской неволи. Оглушенные несчастьем люди страдали от тесноты, антисанитарии, вшей и клопов, невозможности переписываться с семьями. Однако постепенно чувство растерянности и уныния стало сменяться уверенностью в себе, верой в возрождение Польши. Поднять настроение помогло празднование 11 ноября — Дня независимости. Отмечались Рождество, Пасха, именины Пилсудского.

Польские офицеры справедливо протестовали против содержания их в плену, поскольку между их родиной и СССР не объявлялось состояния войны. По акту о капитуляции Львова, в частности, предусматривалось, что офицерам будет сохранена свобода и даже предоставлена возможность выехать в другие страны. Генерал Ф.Сикорский, командовавший обороной Львова, обратился с письмами к руководству СССР и к военному командованию с требованием выполнить свои обязательства (док. № 69). Однако Шапошников сообщил в НКВД после беседы с Ворошиловым, что для них генерал интереса не представляет, а посему с его просьбами можно не считаться.

Было оставлено без последствий и обращение группы полковников во главе с членом Главного военного суда Польской армии Э.Саским (док. № 160). 30 октября к Берии и Ворошилову обратились также польские врачи и фармацевты, которые, ссылаясь на международную Женевскую конвенцию, регулирующую права врачей и фармацевтов во время военных действий, просили отправить их в одно из нейтральных государств или в места их постоянного места жительства (док. № 87)⁴⁹. Начальник Старобельского лагеря попросил московское начальство прислать ему Женевскую конвенцию "для ознакомления и руководства". Однако Сопруненко ответил, что ему следует руководствоваться не Женевской конвенцией врачей, а "директивами Управления НКВД по делам военнопленных" (док. № ЮЗ)⁵⁰. Оперативная группа центрального аппарата НКВД СССР, присланная в лагерь, предлагала Берии в случае положительного решения вопроса о роспуске врачей по домам произвести "приобретение из числа пленных агентуры". Вскоре врачам и фармацевтам ответили, что их вопрос будет решаться при общем урегулировании проблемы польских военнопленных.

Во втором офицерском лагере — Козельском — на 1 декабря 1939 г. содержались: 1 контр-адмирал, 4 генерала, 24 полковника, 79 подполковников, 258 майоров, 654 капитана, 17 капитанов морского флота, 3420 других офицеров, 7 капелланов, 3 крупных землевладельца, 43 чиновника, 85 рядовых, 131 беженец —всего 4727 человек (док. № 124). Впоследствии туда же были доставлены несколько сотен торговцев, промышленников, городских судей, юнаков. В лагере находилась и одна женщина — летчица подпоручик Янина Левандовская, дочь генерала Ю.Донбур-Мушницкого. В лагере было несколько сот военнопленных-врачей.

Как и в Старобельске, политруки и особисты бдительно следили за настроениями военнопленных. Строжайше запрещались отправление религиозных обрядов, игра в карты.

К концу ноября наконец было получено разрешение на отправку одного письма в месяц по специальным талонам. И отправляемая и получаемая корреспонденция тщательно перлюстрировалась, нежелательные письма изымались без уведомления отправителя и получателя.

Как и раньше, усиленно велась политическая работа. Репродукторы транслировали передачи московского радио; при помощи обкома ВКП(б) в лагерь поступали газеты и журналы на русском и польском языках; почти ежедневно проводились политинформации, беседы; читались лекции о международном положении, внешней и внутренней политике СССР, о советском образе жизни и др., в клубе демонстрировались советские фильмы. Однако процесс "перевоспитания" офицеров явно пробуксовывал. Патриотические чувства в условиях плена лишь усиливались, стремление продолжить борьбу с германскими оккупантами и добиться освобождения своей страны оставалось неизменным. Агентура доносила, что часть офицеров мечтает не только о восстановлении Польши в границах 1939 г., но даже и о создании государства от моря и до моря. На допросах в Козельском лагере военнопленные заявляли, что, воюя, выполняли свой долг перед родиной, любят свою страну независимо от ее политической системы. Свой патриотизм офицеры не только не скрывали, но и демонстрировали при каждом удобном случае. Офицеры осаждали лагерное начальство ходатайствами отправить их в нейтральные страны или на родину.

Длительное пребывание на чужбине, в неволе угнетающе действовало на многих людей, вызывая острые неврозы, иной раз оборачивавшиеся трагедией. Так, пятидесятидвухлетний хорунжий из Ровно, в прошлом слесарь, Базиль Захарский повесился в кладовой Козельского лагеря (док. №133). В сочельник из Козельского лагеря вывезли в Осташков более 30 полицейских и с ними почти всех ксендзов, находившихся здесь. Позднее ксендзов перевели в Старобельск, в начале марта 1940 г. — в Москву, затем вновь в Козельск, где они разделили участь большинства узников лагеря — были расстреляны.

В Осташковском лагере на 1 декабря 1939 г. содержались 5963 человека, в том числе 5033 полицейских, 150 тюремных работников, 40 жандармов, 41 пограничник, 27 осадников, 8 юнаков. Среди них — 263 офицера всех категорий, 169 человек из приписанных к запасу полиции, 127 рядовых и унтер-офицеров армии, 105 штатских (док. № 134).

2 декабря Сопруненко известил Борисовца, что "в связи с крайней необходимостью" лагерю предстоит принять еще 500 человек. Небольшие группы полицейских по мере их выявления продолжали поступать из Ровенского и наркомчерметовских лагерей. В результате на 15 марта в Осташковском лагере находилось уже 6364 человека, в том числе 48 армейских и 240 полицейских и жандармских офицеров, 775 младших командиров и 4924 рядовых полиции, 189 тюремных работников, 9 разведчиков, 5 ксендзов, 35 осадников, 4 торговца, 4 бывших заключенных польских тюрем, 5 судейских работников, 72 рядовых и унтер-офицеров армии, 54 "прочих"⁵¹.

Как сообщил в своем докладе начальник 1-го отдела УПВ А.В.Тишков, "основную массу так называемого запаса полиции составляют рабочие и крестьяне, никогда ранее в полиции не служившие, а вследствие пожилого возраста или недостаточных физических данных для службы в армии приписанные к полиции". Среди штатских имелись рабочие, крестьяне, адвокаты, студенты, служащие магистратов и другие, некоторые называли себя членами коммунистической партии. Среди офицеров было много запасников, по профессии учителей, врачей, фармацевтов и т. п. Эти люди по окончании средней школы были призваны на действительную военную службу и после окончания годичной школы подхорунжих получили звание поручиков запаса. Тишков полагал, что дальнейшее задержание в качестве военнопленных лиц, относящихся к запасу полиции, рядовых КОПа и пограничной стражи, а также офицеров запаса из числа трудовой интеллигенции нецелесообразно⁵². Однако руководство НКВД и УПВ не согласилось с его мнением.

Военнопленные жили в 20 зданиях, почти не отапливаемых. Даже в административном корпусе стоял такой холод, что сами особисты работали в шинелях. В темном и сыром здании церкви были построены трехэтажные нары, во многих других помещениях они отсутствовали вовсе, и люди спали на полу.

Условия быта тех рядовых и унтер-офицеров Польской армии, которых вместо отправки на родину заключили в трудовые лагеря — на строительство НКВД № 1 и на предприятия Наркомата черной металлургии, — были еще хуже. На 1 декабря 1939 г. в Ровенском лагере содержались 14 211 поляков, включая 3 офицеров, 1634 младших командиров, 12 482 рядовых, 62 беженцев; в лагерях Наркомчермета — 10 172 человека, в том числе 8 офицеров, 1216 подофицеров, 8779 рядовых, 169 беженцев. При этом в Криворожском лагере были размещены 6766 человек, Елено-Каракубском — 1882, Запорожском — 1604. В целом во всех лагерях системы УПВ на 1 декабря находился 39 331 польский военнопленный (приложение № 1).

Наркомчермет СССР и НКВД СССР заключили соглашение об использовании и обслуживании военнопленных. Причем Наркомчермет все обеспечение взял на себя (док. №№ 57, 182). Однако обязательства эти не выполнялись. На многих предприятиях военнопленные не были обеспечены элементарной одеждой и обувью и в результате не могли выходить на работу. Те же неотапливаемые помещения, то же отсутствие постельных принадлежностей, то же отвратительное питание, что неоднократно приводило к отказу военнопленных принимать пищу. В Криворожском лагере участились случаи отказа столовых кормить военнопленных из-за неуплаты за их питание. Месяцами не выдавалась зарплата. Как правило, пленные не были закреплены за рабочими местами, что обусловливало низкие заработки. Из-за незнакомства с профессией многие получали травмы, несколько человек погибли. Жены и родители военнопленных писали в различные инстанции — Сталину, Молотову, Хрущеву, Берии и другим — о своем бедственном положении, просили вернуть оставшихся в живых солдат и унтер-офицеров их семьям.

Многие военнопленные — крестьяне из Западной Белоруссии и Западной Украины, — поначалу с радостью встретившие Красную Армию как освободительницу, были в отчаянии и обратились к властям с просьбой отпустить их по домам (док. № 96). Однако всем заявителям предлагалось лишь одно — лучше работать и часть заработанных денег отсылать домой семьям. Не добившись ничего с помощью прошений, солдаты и унтер-офицеры стали симулировать болезни, открыто отказывались от работ, совершали побеги из лагерей. Так, из Ровенского лагеря к январю 1940 г. Бежали 1073 военнопленных и в первые месяцы 1940 г. еще несколько сот человек. На шахтах и заводах Донбасса и Кривого Рога почти половина военнопленных не выходили на работы.

В конце ноября 1939 г. Сопруненко, понимая, что содержание этих людей в неволе противозаконно, предложил перевести военнопленных на положение вольнонаемных рабочих, закрепив их за рабочими местами, солдат же со строительства отпустить, заменив их полицейскими. Начальник УПВ считал целесообразным "приступить к дифференциации" офицерского состава, с тем чтобы "решить, где какую категорию использовать" (док. № 121). Берия не только не внял этим рекомендациям, но приказал немедленно навести порядок в лагерях — исключить возможность побегов и обеспечить регулярный выход на работы. Однако и в январе 1940 г. в Криворожском лагере на работы выходила едва ли половина "контингента" (док. 165).

Тем временем в западных областях УССР и БССР проводилось тщательное выявление кадровых офицеров бывшей Польской армии. В соответствии с решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 3 декабря 1939 г. все они были арестованы (док. № 126). Тех же, кто сумел скрыться, после их выявления органами НКВД УССР и БССР или задержания при попытке перейти государственную границу также направляли в тюрьмы. Туда попадали и все "социально чуждые элементы", члены политических партий и другие.

На присоединенных к СССР землях в 1939 г. было задержано 35 тысяч человек, пытавшихся перейти границу, чтобы уйти из СССР, и 145 тысяч беженцев из присоединенных к Германии областей. За переход границы они получали тюремное наказание от трех до восьми лет. В конце февраля 1940 г. Берия издал специальную директиву об отправке осужденных Особым совещанием перебежчиков в Северо-Восточный лагерь.

О том, в каких условиях содержались узники тюрем, известно из воспоминаний В.Андерса и многих других бывших заключенных. Камеры, в которых замерзала вода, пытки и издевательства были повседневным явлением в сталинских застенках. Дела штамповались в ускоренном темпе и передавались на Особое совещание, где в отсутствие подсудимых, чаще всего списками, приговаривали людей к расстрелу или лагерям ГУЛАГа.

Из письма Берии Сталину от 5 марта 1940 г. явствует, что в тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии находились 18 632 заключенных, включая 10 685 поляков (док. № 216).

Из приказа наркома внутренних дел № 00350 от 22 марта 1940 г. "О разгрузке тюрем НКВД УССР и БССР" явствует, что в Брестской тюрьме было сосредоточено более 1500 заключенных-поляков, в Львовской — 900, в Ровенской, Волынской, Тернопольской, Вилейской и Пинской — по 500, в Станиславской — 400, в Барановичской — 1450 человек⁵³. Значительное количество подследственных находились в Киевской и Минской тюрьмах.

Как мало требовалось оснований, чтобы водворить человека в тюрьму, становится ясно из нескольких дел. 19 ноября оперативная группа 12-й армии, "чистившая" территорию западных областей страны, арестовала неграмотного беспартийного солдата бывшей Польской армии Навроцкого. Установив, что он, будучи два года в армии, "защищал интересы польской буржуазии", оперуполномоченный Юрков предъявил ему обвинение по статье 54-13 УК УССР, то есть обвинил в контрреволюционной деятельности и борьбе с коммунистическим движением. Такое же обвинение было предъявлено подофицеру С.Крупко, бежавшему из германского плена и перешедшему на территорию СССР в надежде на спасение.

Часть заключенных из-за перегруженности тюрем была направлена в лагеря военнопленных, прежде всего в Юхновский. В конце ноября туда отконвоировали 467 человек, арестованных опергруппами Тернополя, Станиславова {Станиславов — название города в польской транскрипции; в русской — Станислав.} и других городов. Среди них были не только полицейские, жандармы, офицеры, но и сугубо штатские лица. Следственные дела арестованных содержали постановление об аресте с санкции прокурора Военной прокуратуры, ордер на арест, акт об аресте, постановление об избрании меры пресечения, протокол допроса обвиняемого со сведениями, кто он, откуда, чем занимался. В ряде случаев в них содержалось и "признание" арестованного в провокаторской и другой деятельности "среди рабочих и крестьян". Как добивались таких "признаний", хорошо известно. "По своему прошлому арестованные относятся: к бывшим полицейским, жандармам, провокаторам, разведчикам, офицерам запаса, чиновникам госучреждений, активным деятелям политических партий в б. Польше, помещикам и др.", — писал Чернышеву заместитель начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР майор госбезопасности Н.А.Осетров. Он полагал, что этих арестованных вместе с их следственными делами необходимо направить в соответствующие УНКВД Западной Украины для дальнейшего следствия и привлечения "виновных" к ответственности (док. № 143). Сопруненко также просил Чернышева, Меркулова и даже Берию пресечь практику направления в подведомственные ему лагеря заключенных из тюрем (док. № 148).

Заключив в тюрьмы и лагеря ГУЛАГа наиболее активных граждан, советские органы запланировали и осуществили массовые депортации мирного польского населения из присоединенных в сентябре 1939 г. областей. В первую очередь переселению в отдаленные северные районы подлежали семьи осадников и лесников.

Еще 4 декабря 1939 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о выселении всех проживающих в Западной Белоруссии и Западной Украине осадников вместе с их семьями и об использовании их на лесоразработках в районах Крайнего Севера. Выселение предписывалось осуществить до 15 февраля 1940 г. 21 декабря Политбюро утвердило предложения ЦК КП(б) Украины об использовании имущества осадников. Их лошади, земля, продуктивный скот, сельскохозяйственный инвентарь передавались совхозам и колхозам, школам, больницам, медпунктам, родильным домам, яслям, сельсоветам, правлениям колхозов, МТС, а также под жилье врачам, учителям и другим. 29 декабря Политбюро ЦК и Совнарком СССР утвердили разработанные НКВД СССР инструкции о порядке переселения польских осадников и беженцев, а так же "Положение о спецпоселках и трудовом устройстве осадников, выселяемых из западных областей УССР и БССР". В соответствии с этими документами выселение осадников из западных областей УССР и БССР в районы лесных разработок Наркомлеса СССР должно было производиться в один день, определенный НКВД. Осадникам разрешалось брать с собой не более 500 кг груза на семью (одежду, белье, обувь, постельные принадлежности, посуду, ведра, продовольствие на месяц)⁵⁴. Первая депортация была назначена на 10 февраля, для чего на места выехали 18 ответственных сотрудников из центрального аппарата НКВД. В эту волну были переселены в 21 область и край, прежде всего в Архангельскую, Вологодскую, Иркутскую, Омскую, Свердловскую, Молотовскую области, Коми АССР, Красноярский край, 139 590 поляков⁵⁵. По всей видимости, несколько тысяч человек погибли в пути и в первые дни обустройства на голом месте, в условиях страшных морозов, отсутствия жилья и питания. В последующих отчетах уже фигурирует цифра 135 524 спецпоселенца, из них лишь 33 665 мужчин старше 18 лет. Остальные — женщины и дети.

В итоговом обзоре ГУКВ сообщается, как проходила отправка ста эшелонов со спецпоселенцами: "Вся работа частей по выполнению задания протекала в крайне сложной, а потому трудной обстановке (суровая зима, конвоируемый контингент принимался мелкими группами в разных районах, требование произвести погрузку и отправление всех эшелонов в один день, перегрузка из вагонов с узкой колеей на широкую, отсутствие команд обслуживания и питания конвоируемых из железнодорожных буфетов силами конвоя, перебои в снабжении продуктами и т. п.)"⁵⁶.

Однако на этом дело не кончилось. Была намечена и вторая депортация, которую планировали осуществить одновременно с уничтожением почти 22 тысяч узников лагерей военнопленных и тюрем. Постановление об этом было принято Советом Народных Комиссаров СССР еще 2 марта 1940 г. СНК санкционировал выселение 22 тысяч семей тех, кто содержался в лагерях для военнопленных и в тюрьмах, — бывших офицеров Польской армии, полицейских, тюремщиков, жандармов, разведчиков, бывших помещиков, фабрикантов; беженцев с территории Польши, отошедшей к Германии, пожелавших выехать на родину и не принятых германским правительством. Выселение должно было произойти одновременно по всем западным районам УССР и БССР. Семьи арестованных и военнопленных приказывалось направить в Актюбинскую, Кустанайскую, Северо-Казахстанскую, Павлодарскую, Семипалатинскую и Акмолинскую области Казахстана сроком на десять лет; беженцев — на лесоразработки, проституток — в районы Казахской и Узбекской ССР⁵⁷.

8 октября 1939 г. Берия подписал директиву Особым отделениям лагерей, в которой определялись их задачи по созданию агентурно-осведомительской сети для выявления среди военнопленных "контрреволюционных формирований", а также тех, кто служил в разведывательных и контрразведывательных органах, полиции, тюрьмах, в батальонах КОП, являлся членами военизированных организаций, политических партий и т. д. (док. № 46). В ходе этой операции выявлялись связи "разрабатываемых". Те, кто мог быть использован для заброски за кордон, направлялись в Москву.

Особым отделениям предлагалось информировать о своей деятельности начальника лагеря, а подчинялись они УНКВД и Особым отделам военных округов (начальник Особого отдела военного округа одновременно являлся и начальником Особого отдела УНКВД). Сами Особые отделения лагерей формировались из сотрудников УНКВД. Их отношения с лагерным начальством, как правило, были напряженными. Борисовец, в частности, в своем отчете писал: "Чем дышали пленные, что их интересовало, какие недочеты в частях, несущих охрану (внутреннюю, наружную), — этими данными я не располагал. Всю работу как с пленными, так и с личным составом приходилось строить ощупью"⁵⁸.

В центральном аппарате НКВД СССР помимо УПВ и замнаркома Чернышева за оперативной работой Особых отделений лагерей следили Особый отдел и 2-й отдел ГУГБ, а также 1-й спецотдел НКВД СССР. 14 октября, в частности, Особый отдел ГУГБ и 1-й спецотдел НКВД СССР направили лагерям директивное указание о постановке оперативного учета. На каждого военнопленного предписывалось заводить следственное дело. В него наряду с агентурными донесениями и другими оперативными бумагами вкладывались опросные листы и фотографии, предоставлявшиеся учетно-регистрационными отделениями лагерей (УРО)⁵⁹. В процессе же регистрации работники оперативных отделений были обязаны всесторонне знакомиться с военнопленными и намечать наиболее подходящие кандидатуры для вербовки.

Для руководства деятельностью Особых отделений и проведения следствия в спецлагеря еще до прибытия туда офицеров и полицейских были направлены ответственные представители центрального аппарата НКВД СССР. Как правило, с ними приезжали еще несколько следователей. 31 октября 1939 г. в Козельск выехал один из ответственных сотрудников 5-го (разведывательного) отдела ГУГБ, майор госбезопасности В.М.Зарубин, официально фигурировавший как старший инспектор УПВ. По своему рангу он был выше Сопруненко, ставшего капитаном госбезопасности лишь в конце марта 1940 г. Одновременно в Старобельск выехал капитан госбезопасности М.Е.Ефимов, в Осташков — капитан госбезопасности Антонов (док. №№90, 91, 92).

Зарубин и его коллеги отправляли в Москву на Лубянку и в Бутырку военнопленных зачастую даже без согласования и оповещения об этом УПВ.

В конце января — начале февраля во внутреннюю тюрьму НКВД в распоряжение 5-го отдела ГУГБ из Козельского лагеря были направлены 8 человек, изъявивших согласие сотрудничать с советскими органами в случае нападения Германии на СССР⁶⁰.

В этом лагере была создана сеть агентов более чем из 20 человек, которые, действуя под псевдонимами, сообщали о жизни лагеря, о тех, кто проявлял активность в религиозной и духовной жизни, вел просветительскую деятельность, поддерживал патриотические настроения своих товарищей. Поставляемый ими компромат на своих товарищей и однополчан фиксировался в следственных делах. Кроме того, об уроженцах восточных воеводств собирали сведения органы НКВД по месту их жительства. Практически каждого офицера допрашивали, проявляя завидную осведомленность о его биографии и связях. Следователей интересовали политические воззрения, служебное и имущественное положение, принадлежность к политическим партиям, связи с заграницей и даже знание иностранных языков.

Особое отделение Козельского лагеря, возглавляемое лейтенантом госбезопасности Г.А.Эйльманом, обнаружило, что в лагере выпускались нелегальные газеты под названиями "Меркурий" (к концу января вышло четыре ее номера), "Монитор" (15 номеров), а также готовились устные ежедневные "живые газеты"; военнопленные создали свою библиотеку. В донесениях начальству лагерные особисты и политруки сообщали о росте антисоветских настроений среди пленных, о высказываемых намерениях весной бежать из плена⁶¹.

Интенсивно проводилось следствие и в Старобельском лагере. Специальная комиссия "вскрыла" "антисоветскую организацию военнопленных — офицеров бывшей Польской армии". Сообщалось и о "работе офицерского подполья", использовавшего "популярное дело создания культурно-просветительных кружков среди ничем не занятых" людей для создания подпольной организации (док. № 117). Ими же был выявлен и арестован один из создателей и лидеров партии "Озон" {См. комм, к док. № 46.}, Виктор Кшевский. "Контрреволюционной деятельностью" считали работу кассы взаимопомощи и чтение лекций на темы "Экономика пчеловодства", "Психология плена" и др.⁶².

С особой тщательностью фиксировали особисты все высказывания в защиту чести Польши, ее правительства, симпатии по отношению к Франции и Англии, проявление религиозных чувств.

Вовсю усердствовало и Особое отделение Осташковского лагеря. Оно, как и старобельское, поспешило раскрыть в лагере "контрреволюционные организации", которые якобы наладили наружное наблюдение с выставлением постов для изучения методов работы администрации и служб лагеря. 4 декабря в Осташковский лагерь была направлена новая, еще более многочисленная бригада во главе с лейтенантом госбезопасности С.Е.Белолипецким. Перед ней уже была поставлена четкая задача — подготовить к концу января следственные дела на всех военнопленных для представления их Особому совещанию НКВД СССР⁶³. Направленный в Осташков вместе с Белолипецким и 12 другими особистами инспектор УПВ А.И.Макаров 15 декабря сообщил в Москву своему непосредственному начальнику Маклярскому: "Рассчитываем всю работу закончить, примерно, в конце января" (док. № 149).

Одно обвинительное заключение — небольшой документ, всего на страницу, — сохранилось в деле полицейского С.Олейника и публикуется в нашем издании (док. № 158). Из него следует, что военнопленным предъявлялось обвинение по статье 58-13 УК РСФСР — борьба против международного коммунистического движения. По статье 54-13 УК УССР, аналогичной ст. 58-13 УК РСФСР, обвинялся и помещенный в Осташковский лагерь Е.Адамчук.

Конец января как срок окончания следствия был назначен и распоряжением Берии от 31 декабря 1939 г., адресованным Сопруненко и в копии — Д.С.Токареву (док. № 150). Сопруненко было приказано немедленно выехать в Осташков, чтобы ознакомиться с состоянием работы следователей из бригады Белолипецкого "по подготовке дел на военнопленных — полицейских бывшей Польши для доклада на Особом совещании НКВД СССР", принять необходимые меры к перестройке ее работы, с тем чтобы "в течение января месяца закончить оформление следственных дел на всех заключенных военнопленных-полицейских... выделить дела на лиц, представляющих оперативный интерес, и провести по этим делам тщательное следствие для выявления всех их связей как внутри СССР, так и за границей и известных им агентов бывшей польской разведки, заброшенных в свое время в СССР"⁶⁴.

В дополнение к направленным в Осташков семи оперативникам из резервных лагерей УПВ (док. № 142) Берия приказал десяти московским следователям вместе с Сопруненко выехать в Осташков. Для налаживания агентурной осведомительной работы туда же посылались и работники Главного экономического управления НКВД СССР лейтенанты госбезопасности Холичев и Логунков. Агентурной работой при этом предлагалось охватить не только пленных, но и аппарат лагеря, охрану и даже местное население. Сопруненко и его коллеги немедленно выехали в лагерь, где начальник УПВ пробыл до 2 февраля 1940 г. 31 декабря 1939 г. Берия приказал также заместителю начальника УПВ И.М.Полухину и начальнику 1-го отдела ГЭУ Я.А.Иоршу выехать в Козельский лагерь для проверки выполнения директивы от 8 октября 1939 г.; СВ. Нехорошеву и начальнику 2-го отдела ГЭУ НКВД СССР Родионову — в Старобельский для ознакомления с ходом следственной работы, усиления агентурного обеспечения.

Чем была вызвана такая лавина приказов наркома по лагерям военнопленных? По всей видимости, намерением большевистского руководства приступить к кардинальному решению судьбы польских военнопленных.

Весь январь продолжалось оформление следственных дел на спецконтингент. К концу месяца в Осташковском лагере их было уже заведено 6 тысяч. Дела эти сверили с личными делами военнопленных, провели фотографирование и дактилоскопирование всего контингета, проверили картотеку лагеря. "В основном следствие закончено, сейчас допрашиваем повторно офицеров полиции", — писал 29 января в УПВ Макаров (док. № 175).

К концу января решение об участи полицейских в принципе было принято. Об этом, в частности, свидетельствует письмо заместителя Сопруненко Хохлова Борисовцу от 20 января, в котором указывалось: "На военнопленных, которые убудут из Вашего лагеря после рассмотрения дел Особым совещанием, карточки формы № 2 вторично заполнять не следует. Указания о порядке сообщения в Управление НКВД по делам о военнопленных сведений об убытии этой категории военнопленных будут даны дополнительно" (док. № 171).

Как явствует из донесения начальнику Особого отдела УНКВД по Калининской области Павлову, Особому совещанию НКВД СССР были переданы 6005 дел полицейских, тюремных работников и других, из них по 600 делам уже было вынесено решение — заключение в лагерях на срок от трех до восьми лет.

В Москве состоялось совещание, решавшее вопрос о порядке отправки военнопленных из Осташковского лагеря на Колыму. Было решено не объявлять им заранее приговор, сгруппировать их по землячествам для создания видимости, что их отправляют на родину, обеспечить "агентурным обслуживанием" в пути и т. д.

Что касается офицеров из Козельского и Старобельского лагерей, то об оформлении дел на Особое совещание, если судить по находящимся в нашем распоряжении документам, впервые говорится в письме Сопруненко Берии от 20 февраля 1940 г. (док. № 188).

Тем не менее и в этих лагерях к 1 февраля следствие было фактически завершено, и Особые отделения представили руководству сводные материалы о контингенте с указанием званий, категорий (кадровые, запасные, отставники), территориального происхождения, по специальностям. Одновременно были подготовлены списки на выявленных полицейских, жандармов, членов политических партий, пограничников, работников Генштаба и его Разведывательного управления.

10 февраля сводные данные по всем трем спецлагерям с указанием количества офицеров, полицейских, жандармов и т.д., с разбивкой для каждого чина на кадровых, запасных, отставников, выходцев с территорий, отошедших к Германии, СССР и Литве, представило своему начальству и

УПВ (док. № 201)⁶⁵.

Как уже упоминалось, на 10 февраля НКВД СССР назначил депортацию около 140 тысяч человек в районы Крайнего Севера.

Почему же в таком случае Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о ликвидации спецконтингента лишь через месяц? Возможно, время "операции по разгрузке" трех лагерей военнопленных как-то увязывалось с советско-финской войной и созданием лагерей для финских военнослужащих, которых поначалу рассчитывали взять в плен в большом количестве (док. №№ 122.147)⁶⁶. Однако финских военнопленных поступило менее тысячи человек, для их содержания с лихвой хватило и Грязовецкого лагеря. Это, по-видимому, позволило повременить с "разгрузкой" трех самых крупных лагерей.

Инициативу проявил Сопруненко. 20 февраля 1940 г. он обратился с письмом к Берии относительно "разгрузки" Козельского и Старобельского лагерей (док. № 188). Испрашивая разрешения на роспуск по домам около 300 военнопленных — тяжелобольных и инвалидов, стариков старше 60 лет, наиболее лояльных представителей интеллигенции (около 400 человек), он в то же время просил позволения оформить дела для рассмотрения в Особом совещании "на офицеров КОПа (Корпуса охраны погранична), судейско-прокурорских работников, помещиков, актив партии "ПОВ" и "Стрелец", офицеров 2-го отдела бывшего польского Главштаба, офицеров информации (около 400 человек)". На документе рукой Берии написано: "Тов. Меркулов. Пер[еговори]те со мной. Л.Б. 20.ll.40".

21 февраля Меркулов вызвал к себе Сопруненко. На следующий день он подписал соответствующую директиву № 641/б (док. № 190). В ней указывалось, что по распоряжению наркома внутренних дел СССР все содержащиеся в Старобельском, Козельском и Осташковском лагерях НКВД СССР бывшие тюремщики, разведчики, провокаторы, осадники, судебные работники, помещики, торговцы и крупные собственники должны быть переведены в тюрьмы. Все имеющиеся на них материалы предлагалось передать в следственные части УНКВД для ведения следствия, О порядке применения этого приказа шла речь в письме Сопруненко от 23 февраля (док. № 194).

К 3 марта из Козельского лагеря в тюрьмы были отправлены 2 полковника, 1 подполковник, 10 майоров, 13 капитанов, 34 других офицера, 22 помещика, 11 чиновников, 22 "прочих" — всего 115 человек; из Старобельского — 1 полковник, 2 подполковника, 4 майора, 3 капитана, 1 офицер более низкого ранга, 1 чиновник; из Осташковского — 2 офицера полиции, 1 гражданский и 5 рядовых полицейских⁶⁷.

К 26 февраля от Берии, по-видимому, поступили какие-то новые указания, касающиеся участи уже всего контингента трех спецлагерей для военнопленных. По его распоряжению Сопруненко извещает начальников Козельского и Старобельского лагерей о срочных дополнениях к опросным листам, позволявшим лучше представить имущественное, социальное и служебное положение военнопленных. Потребовав от руководства Козельского лагеря незамедлительно сообщить, сколько таких дополнений заполнено и сколько еще предстоит заполнить, начальник УПВ подчеркнул: "Для окончания этой работы мобилизуйте всех годных работников лагеря" (док. № 196).

3 марта в лагеря направляются записки по ВЧ с требованием не позднее полуночи 3 марта телеграфно сообщить данные о всех категориях военнопленных, с разбивкой по воинским званиям, национальности и воеводствам "для доклада наркому". В этот же день, не дожидаясь ответа, в УПВ составляются на основе сведений, поступивших из лагерей 27 — 28 февраля, справки о находящихся во всех спецлагерях полицейских, офицерах, ксендзах, помещиках, крупных чиновниках, осадниках, торговцах, бывших узниках польских тюрем (док. №№ 206, 207, 209, 210, 214). Эти данные были использованы при составлении пространного письма Берии Сталину, датированного 5 марта 1940 г. Не исключено, что этому предшествовала беседа наркома со Сталиным, в ходе которой, возможно, генсек и подсказал несколько иное, чем предполагалось, решение — поголовный расстрел всего контингента на основе решения не ОСО, а тройки. В пользу этой гипотезы говорит то, что предложения Берии были приняты Политбюро в этот же день практически без поправок.

Судьба польских офицеров и полицейских при этом увязывалась с участью узников тюрем западных областей УССР и БССР, а также их семей. Как уже говорилось выше, 2 марта Совнарком СССР с участием Сталина, Молотова, Микояна, Кагановича и других утвердил переселение 22 тысяч семей заключенных, находящихся в тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии, — офицеров, полицейских и других лиц из трех спецлагерей УПВ. Количество выселяемых семей почти совпало с тем, что Берия предлагал расстрелять, — 25 700 тысяч человек⁶⁸.

Чтобы обосновать этот "метод" расправы с польской элитой, Берия включил в свое письмо и пространную характеристику контингента лагерей для военнопленных и тюрем, подчеркнув: "Все они являются заклятыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю". Указывалось, что военнопленные — офицеры и полицейские, находясь в лагерях, "пытаются продолжать контрреволюционную работу, ведут антисоветскую агитацию. Каждый из них только и ждет освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против советской власти. Органами НКВД в западных областях Украины и Белоруссии вскрыт ряд к-р повстанческих организаций. Во всех этих к-р организациях активную руководящую роль играли бывшие офицеры бывшей Польской армии, бывшие полицейские и жандармы". Нарком отмечал, что среди перебежчиков и нарушителей границ также много участников этих организаций. Сообщив, какое количество генералов, полковников, других чинов армии и полиции, чиновников, помещиков, ксендзов и осадников находится в лагерях для военнопленных, сколько офицеров, полицейских, жандармов, шпионов, диверсантов, помещиков, фабрикантов, чиновников, членов повстанческих организаций, перебежчиков находится в тюрьмах, нарком рекомендовал предложить НКВД СССР дела на 14700 человек из трех лагерей военнопленных, а также дела 11 тысяч арестованных, находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии, "рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела" (выделено нами. — Авт.).

Рассмотрение дел планировалось провести без вызова арестованных и без предъявления обвинений, постановлений об окончании следствия и обвинительных заключений. Судьбу лиц, содержавшихся в лагерях военнопленных, предлагалось решать по справкам, представленным Управлением по делам военнопленных НКВД СССР, арестованных — по справкам из дел, представленных НКВД УССР и НКВД БССР. Вынесение решений при этом возлагалось на тройку в составе Меркулова, Кобулова и Баштакова (начальника 1-го спецотдела)⁶⁹.

Первым на этой бумаге поставил "за" и расписался Сталин, затем — Ворошилов, Молотов и Микоян. На полях рукой секретаря помечено: "Калинин — за, Каганович — за" (док. № 216).

Предложения Берии были оформлены решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. (док. № 217) {Кстати, в тот же день Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело и вопрос об изготовлении нового саркофага для Ленина.}.

С помощью оперативников и внедренной агентуры большевистское руководство выяснило, что большинство польских офицеров и полицейских, пробыв более полугода в достаточно тяжелых условиях плена, не сломлены психологически и морально. Они не отказались ни от своей родины, ни от религии, ни от политических взглядов и нравственных ценностей. Надежды советского руководства "перевоспитать" хотя бы часть из них — представителей рабочих и крестьян, интеллигенции, одетых в мундиры, — оказались тщетными. Узники Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей по-прежнему были полны решимости вести борьбу за восстановление независимости родины. Следовательно, по логике Сталина и его приближенных, необходимо было уничтожить этих носителей "инакомыслия", потенциальных борцов за свободу Польши.

Не следует забывать и о той ненависти, которую питал "вождь народов" к польскому офицерству, заставившему его испытать в 1920 г. горечь сокрушительного поражения⁷⁰.

Польско-германская война (сентябрь — октябрь 1939 г.), немецкая оккупация, вооруженная борьба польского подполья, а также боевой путь польских регулярных соединений, сражавшихся почти на всех фронтах войны, достаточно глубоко проанализированы в трудах историков. Предприняты и первые попытки представить картину военных действий между польскими войсками и Красной Армией⁷¹. Однако исследования, касающиеся трагической судьбы польских военнослужащих, полицейских и гражданских лиц, находившихся в присоединенных к СССР областях, продвигались медленно, не имея источниковой базы. Тем не менее и до открытия постсоветских архивов, к которому вынудили в 1990 г. Политбюро ЦК КПСС индивидуальные поиски российских историков Н.Лебедевой, В.Парсадановой, Ю.Зори, было сделано немало для установления правды о Катыни. Библиография работ того времени превышает тысячу наименований⁷². Среди них публикации документов, дневники, мемуары, историографические и источниковедческие труды, касающиеся и пребывания поляков в советских лагерях⁷³, и катынского преступления⁷⁴.

Первые материалы о катынских злодеяниях были опубликованы в Германии еще в1943 г.⁷⁵, увидели свет и отчеты из Катыни генерального директора Главного опекунского совета Э.Сейфрида⁷⁶, а также работы, касавшиеся эксгумации и идентификации останков, проводившиеся в 1943 г. в Катыни тремя группами — во главе с проф. Г.Бутцем, д-ром М.Водзиньским по поручению польского Красного Креста⁷⁷ и д-ром Л.Конти⁷⁸.

Из всех последующих документальных публикаций, которые частично касались жизни военнопленных в лагерях, несомненно самой важной является неоднократно переиздававшийся том "Катынское преступление в свете документов"⁷⁹. В этой книге собрано большое количество свидетельств, сделанных различными лицами, официальные документы эмигрантского правительства Республики Польша и его представительств в других странах, Красного Креста, а также германские и английские документы. В них подвергались критическому анализу советские заявления, прежде всего отчет комиссии Н.Н.Бурденко, в котором "доказывалась" ответственность Германии за совершенное массовое убийство польских военнопленных⁸⁰.

Различные свидетельства лежат в основе и многотомного отчета так называемой Комиссии Маддена, созданной по поручению конгресса США "для проведения полного и всестороннего расследования катынской кровавой расправы"⁸¹. В выводах этой Комиссии однозначно признается доказанной ответственность советских властей за убийства, совершенные в Катыни. Для изучения положения польских военнопленных в лагерях весьма важны дневники и записи, которые были найдены в ходе эксгумации 1943 г. Сегодня их количество увеличилось до 20. В течение десятилетий эти дневники и записи хранились у Анны и Тадеуша Лютоборских⁸². Их публикацию сопровождает приложение: "Предварительный анализ сведений, содержащихся в катынских дневниках (Документы штаба Верховного командования. Лондон, июль 1944 г.)".

Важные сведения о лагерях содержались и в сообщениях, памятных записках, воспоминаниях той малочисленной группы людей, которым удалось выжить при ликвидации Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей, чтобы потом попасть в Грязовец. Они были заботливо собраны в Институте и Музее Сикорского в Лондоне. Значительный интерес представляют и опубликованные мемуары Ю.Чапского, С.Свяневича, З.Пешковского⁸³. В них рассказывается о том, как люди попадали в лагеря, о тамошних условиях, об истории лагерей, однако все это дается с точки зрения отдельного заключенного, который был не в состоянии понять всю кухню работы лагерной машины, руководимой Управлением по делам военнопленных НКВД СССР. Такого рода источники использованы в работах, расширяющих рамки темы лагерей для польских военнопленных⁸⁴.

В первые десятилетия после войны появился наряду с дневниками и воспоминаниями также ряд дополнительных материалов и предварительных исследований по тематике польских лагерей в СССР, в основном в странах Западной Европы и в Америке.

При работе с документами, касающимися расправы с польскими военнопленными, особенно важно было составить наиболее полные списки погибших. Начало этой работе положили первые немецкие сообщения, публиковавшиеся вначале на страницах бульварной прессы (например, "Нового варшавского курьера"), представленные затем в издании "Amtliches Materials zum Massenmord von Katyn", а также фундаментальный труд А.Мошиньского⁸⁵. Разгадкой исчезновения в Советском Союзе офицеров Войска Польского занималось также созданное в Италии в 1945 г. Бюро изучения 2-го Польского корпуса. В это же время по собственной инициативе начал действовать неутомимый исследователь катынского дела Я.К.Заводный, внесший большой вклад в историографию этой проблемы. Хотя он не является профессиональным историком, его монография "Смерть в лесу"⁸⁶ была образцовой как по использованию доступных в то время источников, так и по их анализу. В ней были проанализированы документы из польских, немецких, английских, американских и советских изданий. Его труд, переведенный на многие языки, возродил в международном общественном мнении память о катынском злодеянии, дал ученым импульс предпринять новые исследования в этой области. Наиболее важными из них оказались четыре монографии о катынском преступлении Л.Фитц Гиббона⁸⁷.

До конца 80-х — начала 90-х годов труд Заводного являлся пределом возможного по количеству собранных документов и их интерпретации. Лишь изданная в 1989 г. монография Чеслава Мадайчика⁸⁸ ввела в научный оборот ряд новых данных благодаря выявлению документов в фондах рейхсфюрера СС и юридического отдела МИД Третьего рейха. В монографии рассмотрены также написанный в Форейн оффис для внутреннего пользования комментарий к отчету английского дипломата Оуэна О'Маллея (май 1943 г.) и ранее не доступный полный текст отчета Х.Скаржиньского и протокол его показаний польскому прокурору Роману Мартину.

Среди позднее изданных работ, посвященных проблеме польских военнопленных, трудно найти исследования, которые существенным образом продвинули бы вперед наши знания. К теме данного издания ближе всего труд Д.Херубина, который, однако, скорее посвящен реконструкции типичного пути заключенного в лагерях, чем монографическому исследованию проблемы лагерей⁸⁹. В том же плане сделана соответствующая часть работы П.Жарона, но ему не удалось провести систематизацию и проверку собранного материала⁹⁰. Изданная недавно коллективная работа "Катынское преступление. Дорога к правде" открывает новое, междисциплинарное направление в исследовании вопроса.

Решающую роль в воссоздании всех этапов подготовки катынского преступления против военнопленных и мирных граждан сыграло введение в научный оборот материалов из российских архивов, в частности документов Управления по делам военнопленных НКВД СССР. Это прежде всего статьи Н.Лебедевой, первой поведавшей миру о наличии таких материалов в Особом архиве, В.Парсадановой, Ю.Зори⁹¹. Вскоре после этого вышел в свет сборник статей "Катынская драма", увидело свет и журналистское эссе В.Абаринова. Материалы российских архивов подытожены и проанализированы в монографии НЛебедевой "Катынь: преступление против человечества" (М., 1994)⁹².

Но, к сожалению, и сегодня в России еще появляются "труды", напрочь отрицающие факт уничтожения польских граждан по прямому указанию советского политического руководства. В наиболее сконцентрированном виде эта позиция изложена в "монографии" Ю.Мухина "Катынский детектив" (М., 1995).

Настоящее издание документов является важной вехой в многолетних исследованиях катынского преступления, открывает их новый этап, где оригинальная документация о функционировании репрессивной системы большевистского режима составляет базу для дальнейшей работы.

Под давлением польской стороны политическое руководство СССР согласилось на создание комиссии историков Польши и СССР по вопросам отношений между двумя странами. Главой советской части комиссии был директор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Г.Л.Смирнов. Комиссию окрестили "комиссией по белым пятнам" отношений между двумя странами. Но главной темой комиссии сразу же стала катынская трагедия.

Доступ польским историкам и архивистам к российским архивохранилищам открыла подписанная в 1990 г. польско-российская "Декларация о сотрудничестве в области культуры, науки и образования". Однако подлинный перелом в этом деле произошел не сразу.

Первая партия документов, относящихся к трагедии польских военнопленных в СССР, была передана посольству РП в Москве 13 октября 1990 г., во Всемирный день Жертв Катыни. Однако они были выборочными. Тем не менее был создан прецедент.

Осенью 1991 г. между Генеральной дирекцией государственных архивов РП и Комитетом по делам архивов при правительстве Российской Федерации было подписано соглашение о подготовке к публикации источников о судьбе польских военнопленных. В апреле 1992г. создана российско-польская редакционная коллегия, которая должна была подготовить издания этих источников, документирующих историю пребывания в Козельском, Осташковском и Старобельском лагерях и гибели польских пленных. После подписания в сентябре того же года дополнительного соглашения было начато копирование всех материалов лагерной администрации из государственных архивов России⁹³.

29 июня 1992 г. решением министра национальной обороны Польши была создана Военная архивная комиссия. Она получила задание выявить и скопировать в российских архивохранилищах документы, касающиеся польских солдат, офицеров и гражданских лиц. Эта работа проводилась с сентября 1992 г. в Центре хранения историко-документальных коллекций Российской Федерации, в Государственном архиве Российской Федерации, Центре хранения современной документации, Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории, Российском государственном военном архиве. В данном издании было использовано около 200 тысяч листов ксерокопий документов, снятых комиссией, в том числе многие, ранее введенные в научный оборот российскими историками Н.Лебедевой, В.Парсадановой и Ю.Зорей⁹⁴.Тем не менее все еще не было основополагающих документов, однозначно указывающих на ответственных за совершенное преступление.

14 октября 1992 г. одновременно в Варшаве и Москве стала достоянием гласности коллекция документов из Архива Президента РФ — и среди них так называемый "пакет № 1", включавший письмо Берии Сталину и протокол заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., о которых говорилось выше (док. №№ 216 и 217). Коллекцию документов передал лично Леху Валенсе, бывшему в то время Президентом РП, специальный посланник Президента России Бориса Ельцина профессор Р.Пихоя. Одновременно с этим комплект документов был представлен в российский Конституционный суд, в котором проходил процесс по КПСС. Документы были опубликованы в РП еще в октябре 1992 г.⁹⁵

В начале ноября 1992 г. прибывшей в Москву делегации Генеральной дирекции государственных архивов Польши была официально вручена очередная партия документов, относящихся к судьбам поляков в СССР в 1939 — 1941 гг. Она состояла из 59 документов и включала ряд протоколов Политбюро ЦК ВКП(б). Часть документов, касающихся польских военнопленных, в ноябре 1992 г. была опубликована в РП на двух языках.

В 1994 г. издан подготовленный польскими военными историками первый том серии книг о военных действиях в присоединенных к Польше по Рижскому договору воеводствах после 17 сентября 1939 г.⁹⁶, включающий главным образом документы из российских архивов.

В это же время под руководством Генеральной дирекции государственных архивов Польши и Росархива продолжалась работа над планом-проспектом большого научного издания. В феврале 1993 г. началась непосредственная подготовка тома "Катынь. Пленники необъявленной войны" к изданию.

________________________________________________________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

 ¹ Akten zur deutschen auswartigen Politik 1918—1945 (далее: АДАР), Serie D (1937—1945). Bd. VII. Baden-Baden, 1956. Dok. № 159. S.140—141.

 ² J.Karski, Wielkie mocarstwa wobec Polski 1919 — 1945. Od Wersalu do Jalty, tlum. zang., Warszawa,1992, s.304 — 305.

 ³ О подписании секретного протокола еще в те дни посол США в Москве Л.Штейнхардт сообщил послу Италии в Москве А.Россу. См.: Н. von Herwarth, Miedzy Hitlerem i Stalinem. Wspomnienia dyplomaty i oficera niemieckiego 1931 — 1945, tlum. z niem., Warszawa, 1992, s. 235.

 ⁴ См.: Материалы коллекций "Поход Красной Армии в Западную Украину" и "Поход Красной Армии в Западную Белоруссию" в Российском государственном военном архиве (РГВА), фонды 35086 и 35084.

 ⁵ Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ),ф.17,оп.121,д.15,лл. 1—37.

 ⁶ Там же, ф. 495, оп.18, д.1293, лл. 272 — 273.

 ⁷ Центральный государственный архив (София), ф.146, оп. 2, д. 5. См. также: Коминтерн: опыт, традиции и уроки. М., 1989, ее. 21 — 22.

 ⁸ РЦХИДНИ, ф. 495, оп.18, Д.1292, л. 47; д. 1293, лл. 269 — 274.

 ⁹ J.Beck. Ostatni raport. Warszawa, 1987, s.185.

¹⁰Tamze,s. 193.

 ¹¹Tamze.

 ¹² См.: Н.Эйдельман. Трагедия Польши. От пакта до пакта: 23 августа — 28 сентября 1939 года. "Московские новости", № 39, 24.IX.1989, с. 8. Zob. tez: Agresja sowiecka na Polske, dok. 59 i 60, s.112.

 ¹³ Н.Эйдельман. Указ. соч., с. 8.

 ¹⁴ РГВА, ф. 35084, on. 1, д. 7, лл. 3—14.

 ¹⁵ The Polish White Book. Official Documents Concerning Polish-German and Polish-Soviet Relations. 1933 — 1939, London (без выходн. данных), s. 241 — 242.

 ¹⁶ J.Beck, Ostatni raport, s.197.

 ¹⁷ Documents on German Foreign Policy 1918 — 1945, Serie D, Vol. VIII, p. 97.

 ¹⁸ РГВА, ф. 35084, on.1, д. 17, л. 69.

 ¹⁹ Там же, д. 4, лл.106 — 211; д. 2, л. 6; д. 7, лл. 37 — 38; д. 5, лл. 90 — 96; Д. 12, лл. 34, 248.

 ²⁰ См. также: Wybor dokumentow do agresji 17.9.1939 г., cz. 1 //"Wojskowy Przegfaid Historyczny", 1993, nr 1, s. 196 и далее.

 ²¹ Практически в то же самое время, когда сталинский режим осуществлял "операцию по разгрузке" спецлагерей для военнопленных и тюрем западных областей Украины и Белоруссии, гитлеровский режим проводил "акцию АБ". Разъясняя ее сущность, генерал-губернатор оккупированных польских территорий Г.Франк заявил: "Я совершенно открыто признаю, что это будет стоить жизни нескольким тысячам поляков, прежде всего из руководящего слоя польской интеллигенции... Фюрер выразился так: 'То, что мы сейчас определили как руководящий слой в Польше, нужно ликвидировать, то, что вновь вырастет ему на смену, нам нужно обезопасить и в пределах соответствующего времени снова устранить'".

Массовые депортации поляков, рабский труд, уничтожение мирных граждан — все это было составными частями геноцида против польского народа. Его целью было стереть навеки само понятие "Польша". 31 марта 1940 г. бригаденфюрер СС Штрекенбах на одном из сборищ эсэсовских фюреров сообщил о том, что в руках полиции безопасности находится около 2000 мужчин и несколько сот женщин, "действительно представляющих собой интеллектуальный руководящий слой... Суммарное осуждение этих людей началось в тот момент, когда был издан приказ о чрезвычайной акции по умиротворению. Осуждение военно-полевыми судами 2000 арестованных приближается к концу, и осталось вынести приговоры лишь очень немногим лицам". На этом, однако, "акция АБ" не закончилась, планировалось арестовать еще 2000 человек, Свои намерения гитлеровцы реализовали с лихвой (см.: Нюрнбергский процесс. Сборник материалов в 8 тт. М., 1991, т. 5, с. 232). Совпадение по времени палаческих действий двух тоталитарных режимов было, по всей видимости, не случайным. Об этом свидетельствует то, что руководство НКВД СССР вскоре приказало составить списки пленных из трех спецлагерей с указанием местожительства их семей, в том числе проживавших в оккупированных Германией областях.

 ²² РГВА, ф. 33987, оп. 3, д. 1213, л. 197.

 ²³ Там же, ф. 37977, оп. 1, д.161, л. 80.

 ²⁴ Там же, ф. 35084, оп.1,д. 11, л. 125; ф. 1/п, оп. 1а, д. 1, л. 21.

 ²⁵ АПРФ, ф. 3, оп. 50, д. 410, лл. 64, 65.

 ²⁶ ГАРФ, ф. 9401, оп. 1, д. 532, лл. 432 — 437; д. 533, лл. 233 — 250.

 ²⁷ Там же, ф. 5446, оп. 30, д. 2136, лл. 20 — 21.

 ²⁸ ГУЛАГ — Главное управление лагерей.

 ²⁹ ГАРФ, ф. 5446, оп. 30, д. 1617, л. 2.

 ³⁰ ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 1в, д. 7, л. 8; оп. 2е, д. 10, лл. 57,96. ³¹Там же,оп.1в,д.5,лл.52 — 53; оп. 2е,д. 11, лл. 52,77; оп. 2в,д. 1,лл. 12 — 21.

 ³² Там же, д. 2, лл. 17, 140, 152 — 153, 158 — 162.

 ³³ Там же, л. 242; оп. 2в, д. 2, лл. 298 — 299.

 ³⁴ Там же, ф. 1/п, оп. 2в, д. 3, лл. 5 — 9.

 ³⁵ Там же, ф. 3, оп.1, д. 2, л.121.

 ³⁶ Там же, лл. 119, 128 — 133.

 ³⁷ Там же, лл. 158 — 162, 165 — 174.

 ³⁸ АПРФ, ф. 3, оп. 50, д. 410, лл. .150 — 152.

 ³⁹ Там же, д. 614, лл. 228 — 230.

 ⁴⁰ ГАРФ, ф. 9401, оп. 1, д. 524, лл. 395 — 398.

 ⁴¹ ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 1а, д. 1, лл. 100 — 194.

 ⁴² Там же, д. 4, лл. 3 — Зоб.

 ⁴³ Там же, оп. 1 е, д. 1, лл. 38,43.

 ⁴⁴ Там же, оп. 37а, д. 2, лл. 260 — 263; оп. 2в, д. 4, л. 18.

 ⁴⁵ Там же, оп. 1е, д.1, л. 92.

 ⁴⁶ ГАРФ, ф. Р-5446, оп. 57, д. 65, л. 118.

 ⁴⁷ ЦХИДК, ф.1/п, оп. 01е, д. 3, л.4.

 ⁴⁸ Там же, оп.1е, д. 3, л. 98.

 ⁴⁹ Там же,оп.1а,д.1,лл.173 —174.

 ⁵⁰ Там же, оп. 2е, д.10, лл. 5,73.

⁵¹ Там же, ф. 1/п, оп. 1е, д. 3, лл. 118 — 122.

⁵² Там же, оп. 2в, д.1, л. 376.

⁵³ ГАРФ, ф. Р-9401, оп.1, д. 552, лл. 207 — 210.

 ⁵⁴ Там же, ф. 9479, оп. 1, д. 61, лл. 1 — 3; ф. 5446, оп. 57, д. 65, л.175. РЦХИДНИ, ф. 17, оп.162, д. 26, лл.119,152 — 153,157,159,171,185 — 186,187 — 190.

 ⁵⁵ ГАРФ, ф. 9479, оп.1, д. 61, лл. 34 — 39.

 ⁵⁶ РГВА, ф. 40, оп. 1, д. 70, лл. 28 — 30.

 ⁵⁷ ГАРФ, ф. Р-5446, оп. 57, д. 68, лл.123 — 128.

 ⁵⁸ ЦХИДК, ф.1/п, оп. 1в, д. 5, лл. 52 — 53.

⁵⁹ Там же,оп. 2е, д. 11, л. 170.

 ⁶⁰ Там же, д. 9, л. 259.

 ⁶¹ Там же, ф. 3, оп. 2, д. 5, лл. 28 — 29.

⁶² Там же, оп.1, д.1, лл. 22 — 23.

 ⁶³ Особые совещания были созданы после преобразования ВЧК в ОГПУ в 1922 г., однако широко развернули свою деятельность в годы ежовщины (1936 — 1938). Весьма активно они действовали и при Берии, вплоть до смерти Сталина, являясь одним из орудий массового террора. Руководствовались они в основном инструкциями, решениями Политбюро и указаниями Сталина. Дела рассматривались ими в отсутствие обвиняемых, без участия защиты. Только к исправительно-трудовым лагерям ОСО осудило в 1938 г. 36 865 человек, в 1939 — 109 327, в 1940 — 126 374, в 1941 — 120 148 человек. Кроме того, спецтройками были приговорены к лагерям в 1939 г. 306 906 заключенных, в1940 — 341 479, в 1941 — 252 678 человек. Помимо этого судами и трибуналами были осуждены в 1939 г. — 535 тыс., в 1940 — 612тыс., в 1941 — 858 тыс. человек (ГАРФ, ф. 9414, оп. 1, Д. 1155, л. 8).

 ⁶⁴ ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 1а, д. 1, л. 220.

 ⁶⁵ ЦХИДК, ф. 1/п, оп. 01е, д. 3, лл. 54 — 56.

⁶⁴ ГАРФ, ф.р-9401, оп. 1, д. 528, лл. 228 — 230.

⁶⁷ЦХИДК, ф. 1/п, оп.1е, д. 3, лл. 100, 103, 107.

⁶⁸ ГАРФ, ф. Р-5446, оп. 57, д. 68, лл.123 — 127.

 ⁶⁹ Первоначальный состав тройки был несколько иной: Берия, Меркулов и Баштаков.

 ⁷⁰ В апреле — начале мая 1920 г. польские войска захватили Правобережную Украину и вошли в Киев. Однако Красной Армии удалось овладеть ситуацией. Перейдя в июле "линию Керзона" (т. е. установленные державами Антанты восточные границы Польши), Красная Армия вскоре была уже у Варшавы. Это вызвало патриотический подъем теперь уже у поляков, и красноармейцы в считанные дни были вытеснены за пределы Польши. В польском плену оказалось около 100 тыс. человек. Российская армия ушла не только из Польши, но и из Западной Украины и Западной Белоруссии. И.В.Сталин, являвшийся членом Реввоенсовета Юго-Западного фронта, нес свою долю ответственности за происшедшее и на всю жизнь возненавидел польских военных.

 ⁷¹ K.Liszewski (R.Szawlowski) // op. cit.; E.Kozlowski. Koncowy okres wojny obronnej (17.9. — 6.10.1939 г.), "Wojskowy Pzeglad Historyczny", 1989, nr. 3; R.Szubanski. Kr6tki zarys dzialan wojskowych na wschodnich terenach II Rzeczypospolitej we wrzesniu 1939 г., tawze; W.K. Cygan. Kresy w ogniu. Wojna polsko-sowiecka 1939. Warszawa, 1990; C.Grzelak. Dziennik sowieckiej agzesji. Wrzesien 1939. Warszawa, 1994.

 ⁷² Библиография Катыни с предисловием проф. Ю.Заводного, в обработке Марии Харц: M.Harz. Bibliografia zbrodni katynskiej. Materiaty z lat 1943 — 1993, W-wa, 1993.

 ⁷³ S.Kalbarczyk. Obywatele Polscy w lagrach sowieckich w latach 1939 — 1943 (stan i perspektywy badan) //"Dzieje Najnowsze", 1992, nr. 4.

 ⁷⁴ M.Tarczynski. Uwagi о stanie badan nad zbrodnia katynska. // Zbrodnia katynska. Droga do prawdy. Historia. Archeologia. Kryminalistyka. Polityka. Prawo. Pod. red. M.Tarczynskiego, Warszawa, 1992.

 ⁷⁵Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. Berlin, 1943.

 ⁷⁶ См.: "Historia i Zycie", 24 II 1989, s. 1 — 3.

 ⁷⁷ Заключение проф. д-ра Герхарда Бутца см.: Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. Berlin, 1943 (cz.5); relacja dra Wodzinskiego — Zbrodnia katynska w swietle dokumentow, z przedmowa Wladyslewa Andersa. Londyn, 1982 (wyd. 10), s.157 — 158.

 ⁷⁸ Заключение международной Комиссии медиков см. tamze, s.144 — 155.

 ⁷⁹ Zbrodnja katynska w Swietle dokumentow.

 ⁸⁰ Сообщение Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела польских офицеров немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу. "Известия", 1944, 26.I.

 ⁸¹ The Katyn Forest Massacre: Hearings before the Select Commitee to Conduct an Investigation of the Facts, Evidence and Circumstances of the Katyn Forest Massacre. Washington, 1951 — 1952. Vol. 1—9.

 ⁸² Pamietniki znalezione w Katyniu, z przedmowa J.K.Zawodnego, wyd. II rozszerzone, Paryz—Warszawa, 1990.

 ⁸³ J.Czapski. Wspomnienia starobielskie. Rzym 1945; St. Swianiewicz. W cieniu Katynia. Warszawa, 1990; Z.Peszkowski. Wspomnienia jenca z Kozielska, Wroclaw, 1992.

 ⁸⁴ B.Podoski. Polska Wschodnia. Rzym 1945; S.Mora i P.Zwierniak (wlasc. K.Zamorski i S.Starzewski), Sprawiedliwo sc sowiecka, Rzym 1945; B.Kusnierz. Stalin and the Poles. London, 1949; J.Siedlecki (T.Pieskowski). Losy Polakow w ZSSR w latach 1939—1986. London, 1987; Z.S. Siemaszko. W sowieckim osaczeniu 1939 —1943. London, 1991. Szerszy wykaz zob.: S.Kalbarczyk, op. cit.

 ⁸⁵ A.Moszyriski. Lista katynska. Jency obozow Kozielsk—Ostaszkow— Starobielsk zaginieni w Rosji sowieckiej. London, 1949 (wyd.I). См. также: M.Tarczynski, J.Tucholski. Z metodyki i organizacji badan nad wykazami imiennymi i zyciorysami Katynczykow// "Wojskowy Przeglad Historyczny", 1989, nr.2; J.Tucholski. Mord w Katyniu. Kozielsk, Ostaszkow, Starobielsk. Lista ofiar. Warszawa, 1991.

 ⁸⁶ J.K.Zawodny. Death in the Forest. The Story of the Katyn Forest Massacre, Notre Dame — Indiana, 1962.

 ⁸⁷ L. Fitz Gibbon. Katyn. A.Crime without Parallel. London, 1971; его же. The Katyn Cover-Up. London, 1972; его же. Katyn —A Triumph of Evil. London, 1975; его же. Unpitied and Unknown. Katyn—Bologoye—Dergachi. London, 1975.

 ⁸⁸ Cz. Madajczyk. Dramat Katynski. Warszawa, 1989.

 ⁸⁹ D.Cherubin. Ludnosc polska w wiezieniach i obozach radzieckich latach 1939—1941. Warszawa, 1989.

 ⁹⁰ P.Zaron. Ludnosc polska w Zwiazku Radzieckim w czasie II wojny swiatowej. Warszawa, 1990.

 ⁹¹ Н.СЛебедева. О трагедии в Катыни // Международная жизнь, 1990, № 5; В.С.Парсаданова. К истории катынского дела // Новая и новейшая история, 1990, № 4.

 ⁹² Катынская драма. Козельск, Старобельск, Осташков: судьба интернированных польских военнослужащих. М., 1991; В.Абаринов. Катынский лабиринт. М., 1991; Н.С.Лебедева. Катынские голоса // Новый мир, 1991, № 2; Ю.Н.Зоря. Режиссер Катынской трагедии // Берия. Конец карьеры. М., 1991; Н.С.Лебедева. Катынь: преступление против человечества. М., 1994.

 ⁹³ Об этом пишут: E.Fracki. Dokumenty polskie i Polski dotyczcace w archiwach rosyjskich // Dzieje Najnowsze nr 1, 1993; B.Woszczynski. Wspolpraca archiwalna z Rosja i Bialorusia // Archeion t. 91, 1993; Ministerstwo Obrony Narodowej. Sztab Generalny WP. Dokumenty uzyskane przez Wojskowa Komisje, Archiwalną w okresie: wrzesień 1992 - czerwiec 1993, pod. red. J.PIety,

 ⁹⁴ Katyn Dokumenty ludobojstwa. Dokumenty i materiały archiwalne przekazane Polsce 14 pazdzernika 1992. Warszawa, 1993

 ⁹⁵ Z archiwow sowieckich, t.l. Polsky jeńcy wojenni w ZSRR 1939 - 941. Oprac. W.Materski, Warszawa, 1992, t.ll: Armia Polska w ZSSR 1941 - 1942. Oprac. W.Materski, Warszawa, 1992.

 ⁹⁶ Agresja sowiecka na Polskę 17 września 1939 w świetle dokumentów, t.l.. Genesa i skutki agresji. Pod.red. E.Kozlowskiego, Warszawa, 1994.

Админ. ermamail@mail.ru
Реклама: