Катынь.
Свидетельства, воспоминания, публицистика.
_________________________________

Станислав Любодзецкий

В КОЗЕЛЬСКЕ

Среди прибывших 2 ноября в Козельск военнопленных были кадровые офицеры и офицеры запаса, представители разных родов войск и разных служб, а также различных гражданских профессий. Последних было около ста, тогда как число офи­церов превышало 4000.

Было пятеро генералов: дивизионный генерал Минкевич, бригадные генералы Богатыревич, Сморавинский и Волко­вицкий, контр-адмирал Черницкий. Из этих пятерых в живых остался только генерал Волковицкий.

Было человек пятнадцать дипломированных офицеров.

Было несколько сотен врачей — цвет польской медицины.

Были в Козельске судьи и прокуроры, были инженеры, литераторы, журналисты, публицисты, торговцы, промыш­ленники, учителя, аграрники. Были представители римско-католического духовенства во главе с заведующим канцеля­рией епископской курии ксендзом Войтыняком.

Столь значительная часть польской интеллигенции пре­бывала в бездействии, губящем способности и подавляющем энергию. Столь значительной части польской интеллиген­ции — за небольшими исключениями — предстояло вскоре быть уничтоженной.

В Козельске много времени уделялось разговорам, да и просто болтовне. Беседовали и спорили о разном. Наиболь­ший интерес вызывала война, но известия до лагеря, к сожа­лению, доходили чрезвычайно скупые. Следили за ходом вой­ны между Советским Союзом и Финляндией. Советское радио, передачи которого были частично доступны пленным (на территории лагеря имелся довольно скверный громкого­воритель), в канун этой войны самонадеянно заявляло, что уже через день после ее начала Красная Армия с триумфом войдет в Хельсинки и белогвардейское правительство будет заменено пролетарским, коммунистическим. Громкие пред­сказания не сбылись. Козельские пленные — образованные офицеры — следили за военными операциями по радиосвод­кам и, профессионально их оценивая, обозначали истинное положение дел на вырезанной из газеты и приколотой к сте­не карте театра военных действий. Подсчет количества сби­тых финских самолетов вскоре показал, что, будь официаль­ные сообщения правдивыми, финская авиация была бы уже полностью уничтожена. О подлинном ходе войны с Финлян­дией можно было только догадываться. Война затягивалась, а это свидетельствовало, что «победоносная» Красная Армия вовсе не одерживает побед. Единственный источник инфор­мации о жизни за пределами лагеря — старушка, убиравшая коридоры в генеральском бараке, — приносила слухи, небла­гоприятные для большевиков. Она рассказывала, что на фронте много убитых и очень много раненых, в стране не хва­тает разных товаров, а хлеб выдают нерегулярно.

Относительно того, сколько времени будет продолжаться война с Гитлером, мнения разделились. Все пленные за ис­ключением небольшой группы офицеров немецкого проис­хождения и тех, кто считал себя немцами, мечтали о скорой победе над Гитлером, и, возможно, поэтому большинство офицеров убеждали себя и товарищей в том, что война не мо­жет быть долгой, что желанное поражение немцев произой­дет в 1940 году. Скептики, остававшиеся в меньшинстве, предполагали, что война затянется. А один генерал, пожалуй наиболее трезво и пессимистически настроенный, отодвигал окончание войны на осень 1941 года.

Умы офицеров в Козельске больше всего занимала одна проблема: отправят ли их большевики в Польшу, на оккупи­рованную немцами территорию, откуда большинство плен­ных были родом. Часто в качестве locus domicilli ^{6} большеви­кам сообщалось название местности, находившейся под оккупацией, — неправду говорили для того, чтобы вырваться из рук Советов. Ненависть к Советам, к большевикам, нена­висть — признаемся честно — к москалям в целом была столь велика, что порождала чисто эмоциональное желание отпра­виться куда угодно, хоть из огня в полымя — на захваченные немцами земли. Никто не строил иллюзий, что немцы мягко обойдутся с польскими офицерами; предполагалось, что большинство из них, а то и все будут отправлены в лагеря для военнопленных; считалось, однако, что обращение немцев с пленными будет соответствовать международным правилам, в частности принципам Гаагской конвенции от 18 октября 1907 года, установившей свод законов и принципов сухопут­ной войны. Лишь немногие офицеры относились к варианту отправки на оккупированную немецкой армией территорию спокойно и трезво, доказывая, что передача немцам польских пленных лишит их возможности участвовать в войне. Между тем ситуация может измениться, и им удастся вступить в польскую армию, формирование которой в европейских со­юзнических странах, предположительно во Франции, неиз­бежно. На это их оппоненты отвечали, что с оккупированных немцами земель легче будет убежать, например через Венг­рию, и присоединиться к польской армии. На самом же деле пленные не знали ничего или почти ничего о том, что проис­ходило на Западе, ибо единственным источником информа­ции были советские газеты и слухи; впрочем, необходимо признать, что в слухах иногда встречалась неведомо откуда просочившаяся по каплям правда.

Ежедневные беседы большинства пленных начинались с вопроса: «Ну что слышно насчет нашего возвращения до­мой?»

Ответы звучали оптимистично. Говорили, что все скоро уедут. Назывались даты, приводились разные мелкие факты, якобы свидетельствующие о реальности отъезда и его близких сроках. Поговаривали, будто лагерное начальство составляет списки пленных, в которых последние распределены по вое­водствам, откуда они родом, — для упрощения транспорти­ровки; кажется, уже прибыл конвой; кажется, на железнодо­рожную станцию уже поданы составы; кажется, среди работников лагеря уже объявлена тревога, поскольку отъезд может произойти в любой день, в любую минуту.

В этих слухах, надо полагать, была доля правды. В пись­мах, получаемых из дома, проскакивали известия о том, что пленные должны вернуться. Так, жена профессора Шарецко­го писала из Варшавы, что ей сообщили дату, когда пленных будут провозить через некую станцию за Брестом на Буге, что она туда поехала, захватив с собой мужнину шубу, и ждала там мужа. Наконец, якобы сам комбриг (начальник Козель­ского лагеря Зарубин) — подчеркивалось: «сам комбриг» — сказал: «У вас слишком много защитников, потому вы и не уезжаете».

Эти слова комментировались следующим образом: Анг­лия и Франция выступили против отправки пленных на ок­купированную немцами территорию, будто бы заявив, что со­чтут это нарушением Советским Союзом нейтралитета, враждебным актом по отношению к союзникам, шагом на­встречу странам оси.

Еще говорили, что британское правительство предложило выслать в Англию или в нейтральную страну польских плен­ных офицеров с тем, что Великобритания покроет сумму, по­траченную на их содержание; называлась даже цена за голо­ву; говорили, что Советский Союз торгуется о размере оплаты.

При обсуждении отъезда бросались из одной крайности в другую. То говорили: «Едем совершенно точно», то: «Об отъ­езде и речи нет, никто уже не говорит об отъезде». В один из периодов всеобщего оптимизма по лагерю ходил анекдот — привожу его полностью.

Пленный, беседуя со «знакомым» охранником, спрашива­ет, актуален ли их отъезд из лагеря.

— Безусловно, мне об этом сообщили из самого надежно­го и самого авторитетного источника.

— И что же это за источник? — поинтересовался пленный.

— Мне сказал один польский офицер, — прозвучал ответ. В пессимистические периоды говорили, что пленные не останутся в Козельском лагере, а будут отправлены в другое место. Одно время таким местом считался Барнаул (Западная Сибирь); упоминали также Крайний Север. Энкавэдэшник Урбанович — поляк, говоривший по-польски и часто беседо­вавший с пленными, — якобы сказал:

— Пленные действительно отсюда уедут, но узнай они куда, у них бы волосы встали дыбом.

Трудно сказать, что имел в виду и что тогда знал Урбано­вич, если он и вправду произнес эти слова.

Во времена всеобщих катаклизмов люди легко становятся суеверными; особенно их интересует, что и когда принесет им будущее. Потому неудивительно, что большим успехом у военнопленных пользовался некий стишок, предсказываю­щий ход войны; неудивительно также, что в лагере, в одном из бараков, с соблюдением строгой конспирации устраивались спиритические сеансы с участием майора, якобы обла­давшего способностями медиума. Из уст в уста передавали, будто духи установили точные даты смерти Гитлера и Муссо­лини, которые уже близки. Говорили также, что один раз уда­лось вызвать дух маршала Пилсудского; его спросили, когда и как закончится война, и он будто бы ответил:

— Вы ведете себя в плену как засранцы, я не буду с вами разговаривать.

«Вядомости» № 12, Лондон, 21 марта 1948

_____________________________________________

^{6} Место жительства (лат.).

Админ. ermamail@mail.ru
Реклама: