Катынь.
Свидетельства, воспоминания, публицистика.
_________________________________

ОТ ВЕЖБНИКА ДО ОСТАШКОВА

Рассказ Тадеуша Бильского, уцелевшего узника Осташковского лагеря

В 1939 году меня мобилизовали. В то время я работал в Ста­лёвой Воле ^{48}. Завод имел право меня отозвать, но я этой воз­можностью не воспользовался, я хотел идти на войну, даже не дожидаясь расчета и выплаты вознаграждения. Получил ка­кой-то задаток, не помню сколько, и поехал в свою часть в Кельце, завернув по дороге домой, в Страховице-Вежбник. В Кельце оказалось, что моя часть уже неделя как на боевых по­зициях. Я явился в городскую комендатуру, откуда меня на­правили в Ярослав в резервный состав 2-го полка связи. Там я не успел даже получить обмундирование — началась силь­ная бомбежка, и нам пришлось эвакуироваться. Через не­сколько дней я оказался в Тарнополе. Там меня, как капрала связи, прикомандировали к формирующемуся штабу 10-й армии телеграфистом.

Утром 17 сентября, в воскресенье, в Польшу вступили со­ветские войска. Во второй половине дня нам было приказано эвакуироваться в сторону румынской границы. Где-то возле Бучача мы попали в советский плен. Произошло это пример­но 20 сентября 1939 года Русские сразу нас разоружили. Я шел в группе солдат и по дороге встретил знакомых полицей­ских из Страховице-Вежбника. Там были, насколько помню, Выжиковский, Томчик, Слока, Фадер, Кицинский, Гузик, Сулинский, Суский, Костшева. Я присоединился к ним и Дальше держался уже этой группы полицейских, потому что знакомых солдат у меня не было.

Мы дошли до какой-то станции, где нас погрузили в ваго­ны и везли целую ночь; утром мы приехали, кажется, на стан­цию Чертков. Вышли из поезда и пешком двинулись к поль­ско-советской границе. Пришли на место, откуда с пригорка былo видно советскую территорию. Там мы пробыли не сколько дней в имении, принадлежащем, как говорили, гене­ралу Глуховскому. Оттуда, пешком перейдя границу, мы дошли до Ярмолинце, где нас посадили в поезд, и через Киев мы приехали в Старобельск.

В Старобельске с вокзала нас привели в лагерь, помещаю­щийся в церковных строениях, окруженных стеной. Церковь стояла посередине, в ней был склад, по бокам — каменные постройки, в которых уже были армейские. Я встретил там наших вежбникских: Чеслава Орла, Роха Фудалея, Казимежа Липку и Густава Жичинского — все солдаты.

Я с полицейскими из Вежбника присоединился к поли­ции, которую поместили в отдельный особняк. С нами не бы­ло только Томчика (Т. Томчик вернулся домой осенью 1939 го­да. Вернулись также Ч. Орел и Р. Фундалей. — Примеч. авт.), который был в штатском и находился вместе с армейскими. Однажды дом окружили солдаты НКВД. Нас вывели из лаге­ря за пределы Старобельска и повели в тюрьму — всего чело­век пятьсот. В тюрьме не захотели нас принять. Начальник тюрьмы сказал командиру конвоя, что у него сидят уголовни­ки, а не военнопленные. После довольно резкой перепалки нас отвели в хозяйственные постройки (коровники, конюшни), стоящие рядом с тюрьмой. Еду приносили из тюрьмы.

Через несколько дней нас повели на станцию в Старобель­ске; проходили мимо лагеря. Всю нашу группу в 500 человек погрузили в поезд, и через Воронеж мы доехали до Москвы, приехали ночью 6 ноября, в канун их праздника (7 ноября — годовщина большевистского переворота. — Примеч. авт.). Город был украшен флагами. В Москве мы вышли из поезда, вымылись в бане, нас накормили и под утро погрузили в тот же самый поезд. Через Калинин примерно за 4 дня нас при­везли в Осташков. Там нас выгрузили. Это тоже такой ма­ленький городок. Мы пересекли улицу и через полсотни ме­тров пришли к огромному озеру (озеро Селигер. — Примеч. авт.). У озера мы немного подождали, пока не приплыл ко­рабль, на который нас всех погрузили, и посреди озера (все время был виден и тот, и другой берег) доплыли до острова, обнесенного каменной стеной (остров Илова ^{49}, называемый также Столбный. — Примеч. авт.). На этом острове было не­сколько пристаней, к которым причаливали корабли. Нам бросилась в глаза заметная издалека, выбитая в стене надпись «1863». Никто не объяснил, что означают эти цифры. Мы и связали с Январским восстанием ^{50}. Стена начиналась в не­скольких метрах от берега. Виден был храм — не церковь, вроде бы готический, с колокольней, вокруг много строений.

Высадившись на остров, мы вошли в главный неф этого храма, где нас принял начальник в чине, кажется, майора НКВД. Он спросил у нас на польском языке, не обижали ли кого в дороге, не оскорбляли ли конвоиры и т.п. Потом нас отвели в отдельное помещение, якобы в карантин. На терри­торию лагеря мы не входили. После карантина нас перевели в другие помещения, такие палаты. Вся вежбникская группа попала в одну — угловую.

Когда мы прибыли в Осташков, там было уже полно на­роду. До нас — по рассказам русских — тут жили испанские дети, это было после гражданской войны в Испании.

Не помню, когда и на каких основаниях записывали на отправку домой тех, кто был родом с территорий, в то время оккупированных немцами. Полицейских, ксендзов и офице­ров не записывали — только рядовых, унтер-офицеров и мо­лодых (юнаков ^{51} , детей). Я тоже записался. Вежбникские по­лицейские меня отговаривали. Не верили, что русские нас отпустят. Говорили, что здесь жилье каменное, теплое, а там возьмут и посадят в бараки.

Полицейские свое пребывание в лагере комментировали так: «Пенсия нам идет в двойном размере, а как Англия с Францией выступят, к Рождеству будем дома». Фадер был только-только из санатория, дома сидел на диете, а по доро­ге в плен и в лагере ел брюкву, морковь, свеклу — и хоть бы что. Его это радовало. Они вообще думали, что к полиции бу­дут хорошо относиться. Отчасти поэтому не переодевались и не выдавали себя за солдат, хотя имели такую возможность.

Тем временем русские открыли в лагере магазин, так на­зываемую лавочку. В этом магазине можно было купить мон­пансье, какие-то конфеты, сухари и так называемую «сухую колбасу» (она была как из опилок, вообще несъедобная). Там же скупали часы, ювелирные изделия. Я сам продал свои ча­сы за 10 червонцев. Возле магазина всегда была толчея. Людей, которые там собирались, часто хватали и отправляли на рабо­ты. Я тоже один раз побывал в Осташкове на таких работах. Носил в вагон доски на пару с офицером полиции из Любли­на, по фамилии, кажется, Скальский (в катынском списке фигурирует майор полиции Тадеуш Скальский. — Примеч. авт.). Во время работы к нам подошел какой-то штатский стал с нами разговаривать по-русски и по-польски. Сказал, что по происхождению он поляк. Его дед был сюда сослан за участие в восстании 1863 года. Мы также видели военные эшелоны, едущие на финско-советский фронт.

Наконец настал момент отъезда из лагеря. Все, кто был за­писан, входили в храм, а я за этим наблюдал из так называе­мой больницы, куда попал из-за вновь открывшейся в ноге ра­ны, которую я получил во время бомбардировки Ярослава, я решил, что присоединюсь к остальным, когда они будут вы­ходить. А пока играл в карты. Но прошло много времени, а никто не выходит. Я пошел в храм, а там — никого. На полу лежала куча разных бумаг, которые уже начали выметать. Я спросил про тех, что сюда входили: где они? Мне сказали, что они пошли на пристань. Я спросил, откуда столько бумаг, и уборщики рассказали, что каждого уезжающего отводили в ризницу и обыскивали. Объявили, что, если при ком-нибудь найдут хоть листочек, вернут обратно. Я без обыска побежал на пристань и в последний момент успел на корабль. В трю­ме мест не было, я остался на палубе и страшно тогда замерз.

К отъезду я специально не готовился. Никто из знакомых меня не провожал, мы даже не стали прощаться. Считали, это переезд в другой лагерь. Костшева дал мне открытку к своей семье (открытка не сохранилась, но сестра жены С. Костше­вы подтверждает ее получение. — Примеч. авт.).

В Осташкове — было это примерно 10 декабря 1939 года — нас погрузили в поезд и через Великие Луки, Минск, Столп­цы, Барановичи привезли в Брест. В Бресте нас передали немцам. Там мы были в лагере на территории аэродрома. И из этого лагеря я убежал, переодевшись в полугражданскую одежду. Домой я приехал незадолго до Рождества, около 20 декабря 1939 года. И немедленно сообщил семьям о судьбе их близких.

Записал Збигнев Белят

Страховице, апрель 1989

__________________________________________

^{48} Сталёва Воля — небольшой городок, в котором сосредото­чены крупные промышленные предприятия, в том числе метал­лургический завод.

^{49} По-видимому, автор имел в виду Нилову пустынь — в этом, находящемся на острове бывшем монастыре располагался Ос­ташковский лагерь.

^{50} Национально-освободительное восстание 1863—1864 гг., начавшееся 22 января.

^{51} Юнаки — члены польской молодежной организации «Служба Польше».

Админ. ermamail@mail.ru
Реклама: