В ПОМОЩЬ ИЗУЧАЮЩИМ ВОЕННУЮ ИСТОРИЮ

ПОЧЕМУ УШЛА АРМИЯ АНДЕРСА

В. И. ПРИБЫЛОВ,
кандидат исторических наук

30 ИЮЛЯ 1941 года в Лондоне в здании британского министерства иностранных дел посол СССР в Англии И. М. Майский и премьер-министр польского эмигрантского правительства генерал Вл. Сикорский подписали Соглашение о восстановлении дипломатических отношений между СССР и правительством Польской Республики. В пункте 4 этого Соглашения говорилось о согласии правительства СССР создать на своей территории польскую армию «под командованием, назначенным польским правительством с согласия Советского правительства. Польская армия на территории СССР,— говорилось в Соглашении,— будет действовать в оперативном отношении под руководством Верховного Командования СССР, в составе которого будет состоять представитель польской армии» ^[1].

Оценивая советско-польское Соглашение, газета «Правда» отмечала 4 августа 1941 года, что оно является примером «государственной мудрости и доброй воли народов СССР и Польши, представляет собой убедительное доказательство того, что все вопросы советско-польских отношений смогут быть в будущем так же успешно разрешены, как успешно разрешен вопрос о совместной борьбе братских народов СССР и Польши против общего врага».

Международная общественность с глубоким удовлетворением встретила известие о заключении советско-польского Соглашения, «Возможно, это удобный случай,— писала газета «Пэлистин пост»,— прийти к соглашению двум нациям, антагонизм между которыми так искусно и с таким постоянством использовался Германией на протяжении последних 150 лет» ^[2]. С одобрением советско-польское Соглашение было встречено подавляющим большинством в оккупированной Польше и значительной частью польской эмиграции. «Мы, поляки,— говорилось в комментариях подпольной польской радиостанции,— ни на один день не отказывались от борьбы, не гнули шеи перед ненавистными завоевателями. Теперь наши усилия сольются с усилиями великого советского народа, его могучей Красной Армии, всех вооруженных сил великой коалиции держав, вставших на борьбу с гитлеризмом» ^[3].

Однако этого не произошло. К сентябрю 1942 года созданная на территории СССР в соответствии с указанным Соглашением польская армия, так и не приняв участия в борьбе на советско-германском фронте, была выведена за пределы Советского Союза. В чем причины такого исхода обещавшего столь много и с таким трудом устанавливавшегося сотрудничества? Попробуем разобраться в этом и вернемся в июньские дни 1941 года.

Лондон. Сюда после капитуляции Франции переехало польское эмигрантское правительство. 23 июня 1941 года, на следующий день после нападения Германии на СССР, генерал Сикорский выступил по радио Би-би-си с обращением к народу оккупированной Польши. Повторив известные притязания своего правительства на земли Западной Белоруссии и Западной Украины, польский премьер тем не менее провозгласил тезисы, которые можно было расценить как предложения о сотрудничестве с СССР. Это было новым моментом в позиции эмигрантского правительства, которое до тех пор полностью придерживалось тезиса о состоянии войны с СССР ^[4].

Советская сторона откликнулась на прозвучавшее предложение. 3 июля Народный комиссариат иностранных дел (НКИД) направил послу СССР в Лондоне И. М. Майскому телеграмму, в которой Советское правительство выражало свое согласие начать переговоры о заключении с польским эмигрантским правительством соглашения о взаимопомощи. В телеграмме отмечалось, что СССР выступает за создание независимого польского государства в границах национальной Польши, включая некоторые города и области, недавно отошедшие к СССР, причем вопрос о характере государственного режима Польши Советское правительство считает внутренним делом самих поляков.

В начале июля в Лондоне начались переговоры. Польская сторона прежде всего выдвинула проблему границ, претендуя на украинские и белорусские земли. Однако Советское правительство не могло пойти на нарушение жизненно важных интересов украинского и белорусского народов и принять территориальные требования. Желая как можно скорее решить практические вопросы советско-польского сотрудничества в борьбе против фашистской Германии, прежде всего вопрос о создании польских национальных частей а СССР, советская сторона предложила отложить на время рассмотрение вопроса о советско-польской границе. В свою очередь английское правительство оказало давление на кабинет Сикорского. Пришедшее к власти 10 мая 1940 года правительство Черчилля реалистически оценивало германскую угрозу и не скрывало намерений наладить, по крайней мере в тот период, сотрудничество с СССР. 15 июля во время встречи в Форин Оффис министр иностранных дел Англии А. Иден прямо заявил Сикорскому и сопровождавшему его А. Залесскому ^[5]: «Хотите, господа, или не хотите, а договор с Советским Союзом должен быть подписан» ^[6]. Между тем в составе эмигрантского правительства выявились противники подписания договора без принятия Советским Союзом территориальных требований в отношении Западной Белоруссии и Западной Украины. Разногласия привели к отставке в знак протеста против подписания договора с СССР трех министров и к серьезному конфликту Сикорского с президентом Польши Рачкевичем. Наконец 21 июля Сикорский информировал Идена, что после очень продолжительной и чрезвычайно трудной дискуссии (на заседании кабинета министров) его политика относительно договора с Советами получила поддержку. Тем не менее президент пригрозил отказом ратифицировать договор, если он будет подписан. Ввиду этого Сикорский, поставив Рачкевича в известность, что на основании соглашения от 30 января 1939 года он обладает полномочиями для подписания договора без согласия президента, от имени эмигрантского правительства подписал соглашение с СССР.

Как видим, путь к договору, получившему в историографии название «Соглашение Майский — Сикорский», был отнюдь не легким. Говоря о его значении, следует отметить и тот факт, что, заключив союзническое соглашение с польским эмигрантским правительством, Советское правительство фактически перечеркнуло тезис о несуществовании польского государства, который вопреки нормам международного права был выдвинут в ноте, врученной заместителем народного комиссара иностранных дел СССР В. Потемкиным польскому послу в Москве В. Гжибовскому. Этот же тезис в сочетании с оскорбительным по отношению к Польше замечанием был повторен Молотовым на заседании Верховного Совета СССР 31 октября 1939 года. Как отмечено в Тезисах, подготовленных Комиссией ученых СССР и ПНР по истории отношений между двумя странами, «это было противоправное и оскорбительное по отношению к Польше заявление, от которого нынешнее Советское руководство и научная общественность решительно отмежевались» ^[7].

Несомненно, подписание советско-польского межправительственного соглашения было в интересах польского народа, шло в русле складывания антигитлеровской коалиции, способствовало объединению усилий свободолюбивых народов по скорейшему избавлению мира от коричневой чумы. Зная итог — вывод сформированной с помощью СССР польской армии за пределы Советского Союза, можно задать законный вопрос, насколько серьезны в то время были намерения польского эмигрантского правительства и самого генерала Сикорского установить сотрудничество с Советским Союзом. Пожалуй, трудно согласиться с выдвинутым некоторыми авторами тезисом, что заключение соглашения с СССР являлось попыткой Сикорского переориентировать польскую политику. Скорее всего речь идет о политической тактике. Сам генерал, выступая 8 августа перед польскими солдатами, расквартированными в Шотландии (это выступление изложило затем Лондонское радио), так говорил по поводу подписанного соглашения: «Политика— это не философия, не книжная мудрость, а действия, внушаемые каждым данным моментом. Такая постановка вопроса и привела к упомянутому результату» ^[8].

Весь дальнейший ход событий, развитие советско-польских отношений подтверждает конъюнктурный со стороны эмигрантского правительства характер соглашения и колеблющуюся позицию самого Сикорского. Доказательством этого могут служить, в частности, разрабатывавшиеся в то время польским генеральным штабом стратегические концепции и планы действий в соответствии с развитием событий на советско-германском фронте. В одном из них, приказе под № 3853/tjn, где рассматривались возможность контрнаступления Советской Армии и ее вступление в Западные области УССР и БССР, говорится: «Главнокомандующий (т. е. Сикорский,— В. П.) придерживается той точки зрения, что в этом случае вступление Красной Армии должно, как акт враждебный, встретить вооруженное сопротивление с нашей стороны...

1. Наиболее ожесточенное сопротивление следует оказать на линии советско-польской границы 1939 года.

2. Важно, чтобы в районах Вильнюса и Львова сопротивление оказывалось как можно дольше, даже в условиях окружения» ^[9].

Как видим, факт подписания советско-польского договора здесь практически неощутим. Любопытен и другой документ — приказ от 25 августа 1941 года, направленный Сикорским генералу Ровецкому — руководителю вооруженных формирований в оккупированной Польше. Рассуждая о военном сотрудничестве с СССР ввиду подписанного соглашения и отвергая возможность действий польских вооруженных групп в тылу немецких войск, Сикорский в то же время рассматривает возможность проведения отдельных диверсионных акций на территории оккупированных немцами Западной Украины и Западной Белоруссии, указывая при этом в несколько пренебрежительной форме: «Советские массы чрезвычайно чувствительны к любым действиям, имеющим позитивный для Советов характер в их войне с Германией. За диверсии такого рода можно было бы получить серьезные уступки со стороны СССР» ^[10]. Таким образом, как видим, речь идет не о сотрудничестве, а о вымогании уступок.

Теперь обратимся к фактам, связанным с непосредственной реализацией указанного соглашения. В этой связи представляют интерес два документа. По условиям договора в СССР отправлялись польский посол и военные представители. 28 августа 1941 года генерал Сикорский направляет послу в Москве Ст. Коту инструкцию, в которой читаем: «Целью польской политики в отношении СССР должно быть, в первую очередь, обеспечение прав Польской Республики на территории, признанных за ней Рижским договором (т. е. территории Западной Украины и Западной Белоруссии. — В. П.)». Уже тогда в инструкции говорилось о необходимости подготовить план вывода будущей польской армии из СССР в районы Ближнего Востока либо в Индию или Афганистан.

В инструкции от 1 сентября 1941 года назначенному главнокомандующим формирующейся в СССР польской армией генералу Вл. Андерсу Сикорский прямо указывает на нежелательность использования польских войск на советско-германском фронте.

Как отнесся к выполнению соглашения Советский Союз? Сразу же после подписания соглашения советской стороной были приняты меры по претворению его в жизнь.

К советско-польскому соглашению был приложен протокол, согласно которому объявлялась амнистия всем польским гражданам, содержащимся в заключении на советской территории в качестве военнопленных, или на других достаточных основаниях со времени восстановления дипломатических отношений. 12 августа 1941 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии всех польских граждан. Следует отметить, что деформации, присущие эпохе культа личности, безусловно сказывались на всех сторонах жизни. Что касается конкретного выполнения закона об амнистии польских граждан, то имели место перегибы. Так, например, 24 февраля 1942 года соответствующим советским учреждениям была направлена справка, в которой констатировалось, что некоторое количество польских граждан, подпадающих под действие амнистии, были неправильно задержаны в лагерях и тюрьмах как не имевшие документов, подтверждавших их польское подданство. Имелись случаи необоснованной задержки подлежащих амнистии и по другим причинам, в частности из-за самовольного расширения администрацией перечня уголовных преступлений и задержки подпадавших под амнистию осужденных, из-за стремления ведомств подольше удержать даровую рабочую силу. Возникали серьезные трудности также в связи с правом на службу в польской армии лиц, призванных а Красную Армию с территории Западной Украины и Западной Белоруссии, а также из числа эвакуировавшихся ^[11]. Однако в целом набор в польскую армию проходил успешно. Через два дня после подписания военного соглашения уже начала действовать специально созданная комиссия содействия формированию польской армии. Были определены места формирования: районы вблизи Саратова и Оренбурга, предоставлен кредит в сумме 65 млн. рублей, выделено вспомоществование офицерскому корпусу в сумме 15 млн. рублей. Важным шагом Советского правительства, направленным на обеспечение набора, было изъятие из Указа Президиума Верховного Совета СССР о гражданстве жителей Западных областей Украины и Белоруссии от 29 ноября 1939 года, постановившее считать гражданами Польши всех проживавших там лиц польского происхождения. Сложнее обстояло дело с вооружением. Необходимо помнить, что в это время Советская Армия вела упорные, кровопролитные бои с фашистскими агрессорами. На счету была каждая винтовка, каждая граната. Несмотря на это, советская сторона изыскала возможности и в соответствии с условиями договора предоставила вооружение для одной польской дивизии. 3 октября 1941 года лондонская «Таймс» констатировала: «Польские дипломаты, находившиеся в Москве... по возвращении... говорят о двух чудах, имеющих место в Советском Союзе: горячем энтузиазме всех находящихся там поляков по поводу братства по оружию с Красной Армией и об исключительной решимости русских властей лояльно и безусловно обеспечить выполнение своей части недавно заключенного между двумя странами соглашения». Это были вынуждены признать и представители польского эмигрантского правительства в СССР. Посол Ст. Кот в своих донесениях отмечал, что советские военные власти «на практике целиком идут по линии удовлетворения польских требований» ^[12]. Посол Польши в Соединенных Штатах Я. Цехановский в письме госсекретарю США от 29 сентября 1941 года также подтверждал, что Советское правительство лояльно выполняет все взятые на себя обязательства. Это признавал и сам Сикорский.

30 ноября 1941 года премьер-министр эмигрантского правительства прибыл с официальным визитом в Советский Союз. Приезд Сикорского имел большое политическое значение как для взаимоотношений между двумя правительствами, так и для антигитлеровской коалиции в целом. Обращает, однако, на себя внимание ряд фактов, проливающих свет на позицию польской стороны в отношении сотрудничества с СССР.

Перед приездом в СССР Сикорский телеграфировал послу в Москве об условиях, которые тот должен выставить перед Советским правительством, В пункте 3 этой телеграммы указывалось, что ввиду невозможности советской стороны вооружить большое количество людей вся «польская армия должна быть передислоцирована до достижения ее боевой готовности в пункты, где она могла бы легко получать британское снабжение. В первую очередь должно быть принято во внимание направление Ирана и как альтернатива — Кавказ» ^[13]. Как видим, здесь речь идет всего лишь о передислокации до достижения боевой готовности. Однако ранее, 26 сентября, Сикорский телеграфировал британскому генералу Эйсмэю о своем согласии на переброску польских войск в районы, примыкающие к британским владениям, и указывал: «Мне бы не хотелось обращаться к правительству СССР с предложением о передислокации польских вооруженных сил.., т. к. в моих интересах не дать появиться каким бы то ни было подозрениям (подчеркнуто мной.— В. П.)» ^[14].

В свою очередь 30 ноября 1941 года польский посол в Москве Ст. Кот сообщал министру эмигрантского правительства о своей беседе в Кремле: «Добиваясь согласия Сталина на передачу всех (имеются в виду поляки, находившиеся в СССР.— В. П.) в армию и его признания об отсутствии возможности всех вооружить и прокормить, я подготовил почву для предложения о выводе» ^[15]. Далее, рассуждая о возможностях вывода, Ст. Кот указывал: «Необходима большая осторожность. Я предлагаю, чтобы до беседы премьера (имеется в виду предстоявший визит Сикорского в СССР.— В. П.) Гарриман ^[16] воздержался от вмешательства» ^[17]. Таким образом, речь идет об имевшихся у польской стороны планах вывода формирующейся в СССР польской армии. А ведь по условиям соглашения она должна была принять участие в боях на советско-германском фронте. Более того, в курсе этих планов было не только английское правительство, об этом речь пойдет ниже, но и американское. 10 ноября 1941 года правительству СССР была вручена памятная записка правительства США, где прямо говорилось о желательности вывода польской армии из СССР в Иран.

В подобном духе действовал и главнокомандующий формировавшейся армией генерал Вл. Андерс. 20 сентября 1941 года в Бузулуке под его председательством состоялось совещание, на котором были сделаны следующие выводы:

1. Москва может быть занята немцами со дня на день.

2. Польская армия может быть доведена до численности 100 тыс. человек. Следует обратиться к правительству СССР за разрешением на ее увеличение, а к союзным правительствам — с просьбой о ее вооружении.

3. В случае поражения СССР польскую армию следует перевести в Персию, Афганистан или Индию, что позволит англичанам лучше и быстрее ее вооружить.

4. Следует уже сейчас направлять людей в Ташкент и далее на юг ^[18].

Как видим, здесь даже не обсуждался вопрос об участии польских войск в боях на советско-германском фронте. Более того, генерал Андерс приказал предоставленное советской стороной вооружение для 5-й польской дивизии разделить между всеми польскими частями, не допуская таким образом высылки дивизии на фронт под предлогом неполного ее вооружения' ^[9].

Визит Сикорского начался 30 ноября 1941 года, несмотря на то, что Советское правительство заявило в ответ на поставленные предварительные условия, что не видит необходимости связывать вопрос об окончательной дате визита с дополнительными заявлениями со стороны СССР по вопросам советско-польских отношений. В ходе визита Сикорский поставил вопрос об эвакуации польской армии, однако ввиду негативного впечатления, произведенного этим предложением на советскую сторону, вынужден был снять его. В письме Черчиллю от 17 декабря 1941 года он так объяснил свой поступок: «Если бы я настаивал на эвакуации польской армии, то уже никогда больше не мог бы набирать здесь солдат...» ^[20].

4 декабря 1941 года была подписана Декларация правительства Советского Союза и правительства Польской Республики о дружбе и взаимной помощи. Пункт 2 декларации гласил: «Осуществляя договор, заключенный 30 июля 1941 г., оба правительства окажут друг другу во время войны полную военную помощь, а войска Польской Республики, расположенные на территории Советского Союза, будут вести войну с немецкими разбойниками рука об руку с советскими войсками». В Москве также была достигнута договоренность об увеличении польской армии до 96 тыс. человек.

10 января 1942 года газета «Манчестер Гардиан» поместила высказывания только что вернувшегося из СССР польского премьер-министра: «...русские всемерно способствуют польским представителям в выполнении их миссии. Волна польского патриотизма и общеславянской дружбы,— отмечал Сикорский, — охватила всех поляков, находящихся в СССР».

Изменилась ли позиция польского эмигрантского правительства по отношению к СССР после визита генерала в Москву? Наиболее полное представление о политической линии Сикорского и руководимого им кабинета в этот период дает инструкция, направленная генералом руководству Армии Крайовой 8 марта 1942 года. «Русско-немецкая война,— говорится в ней,— вызвала значительные изменения в нашем отношении к Советам. Заключенные с ними политические и военные соглашения привели, формально, к дружественным, союзническим отношениям между двумя государствами». Сикорский отменил инструкцию от 20 ноября 1941 года, в которой говорилось о необходимости вооруженного сопротивления советским войскам в случае, если они, преследуя немцев, пересекли бы старую советско-польскую границу, так как «следует считаться с тем, что любые действия против русских не найдут понимания на Западе». «Я приложу все усилия,— говорилось далее,— чтобы в случае победоносного движения Советской Армии на Запад польская армия, сформированная в России, вступила бы в Польшу вместе с ней». В инструкции предлагалось, чтобы по мере отхода немецких войск отряды Армии Крайовой выступили с оружием в руках и «обеспечили выполнение функций службы безопасности в целях предоставления возможности приступить к выполнению обязанностей администрации, назначенной представителем правительства... В Вильнюсе и Львове в этот период будут необходимы крупные военные силы» ^[21]. Таким образом, в инструкции говорится только о формальном, с точки зрения эмигрантского правительства, установлении союзнических отношений с СССР. Полностью отсутствует какое бы то ни было упоминание о пункте 2 Советско-польской декларации, предусматривавшей совместные боевые действия польской и советской армий, при этом главной функцией Армии Крайовой определяется захват власти, в том числе и на части советской территории. Инструкция Сикорского предусматривала также возможность поражения СССР. В этом случае Армия Крайова должна была действовать согласно старым планам и начать вооруженную борьбу против немцев только в момент их поражения на Западном фронте. Таким образом, эмигрантское правительство считало свои договоры с СССР пустой формальностью, вынужденной мерой приспособления к складывающейся обстановке.

Совершенно иначе расценивали установление сотрудничества с СССР левые силы польского народа. Орган действовавшей в подполье Польской Рабочей партии—газета «Трибуна вольносци» писала в статье, посвященной годовщине советско-польского соглашения: «Этот договор, дополненный декларацией двух правительств о дружбе и сотрудничестве, заложил крепкие основы не только военного союза, но и будущего мирного сотрудничества двух стран» ^[22].

К весне 1942 года в лондонском штабе генерала Сикорского рассматривались три плана использования польских вооруженных сил для освобождения страны: с территории СССР, со стороны Западной Европы и с юга через Балканы. Но уже 1 мая 1942 года в «Плане организации и использования войск» Сикорский рассматривает возможность вывода всех дивизий с территории СССР «в экстремальной ситуации». Главным направлением наступления западных союзников в Европе указываются Балканы. Здесь несомненно влияние британского стратегического плана, основной целью которого было овладеть Южной и Центральной Европой до вступления туда советских войск.

Немаловажную, хотя, по-видимому, отнюдь не решающую роль в вопросе вывода польской армии из СССР играл ее главнокомандующий генерал Вл. Андерс. Следует отметить, что его целью с самого начала было не допустить подлинного сотрудничества с СССР. Весной 1942 года по пути в Лондон он остановился в Каире, где пообещал командующему британскими войсками на Ближнем Востоке отдать в распоряжение англичан все дивизии, сформированные в СССР ^[23]. Как свидетельствуют бывший адъютант Андерса С. Климовский и посол Ст. Кот, в ходе выполнения достигнутого во время визита в СССР генерала Сикорского соглашения о передислокации уже сформированных дивизий «в районы с более умеренным климатом» Андерс настоял на их базировании в южном Узбекистане и Таджикистане, несмотря на то, что представители Генштаба Советской Армии не советовали этого делать и предлагали районы Алма-Аты, Ташкента и Закавказья ^[24].

Главной причиной, ввиду которой Андерс выбрал малопригодные для дислокации войск районы, было то, что «они находились как можно южнее, как можно ближе к иранской границе». В результате польская армия оказалась в областях с неблагоприятными климатическими условиями, где полностью отсутствовали военные лагеря и не было условий для расквартирования. Следствием этого были массовые заболевания брюшным тифом, желтухой, дизентерией, малярией, охватившие 38,9 проц. всего личного состава ^[25]. Следует отметить, что ряд западных авторов склонен обвинять во всем этом советскую сторону, утверждая, что неблагоприятные климатические условия были дополнительным фактором, заставившим генерала Андерса предпринять немедленные усилия по эвакуации. Сам же Андерс в качестве главной причины вывода армии из СССР выдвигал отсутствие у советской стороны возможностей вооружить сразу всю польскую армию. Здесь прежде всего следует отметить, что по условиям соглашения предоставить вооружение должен был не только СССР, но и западные союзники. СССР, выполняя обязательства, предоставил вооружение для одной дивизии, был согласен вооружить и вторую. И это несмотря на то, что сам испытывал огромные трудности. Что же касается Англии и Соединенных Штатов, то они своих обязательств, по сути дела, не выполняли. Даже тогда, когда СССР ввиду тяжелого продовольственного положения вынужден был уменьшить пайки, выделяемые польской армии, англичане пообещали доставить продовольствие, а сами складировали его в Северном Иране и Ираке. Что касается вооружения, то заявления Андерса о том, что выведенная из СССР польская армия будет тотчас же полностью вооружена англичанами, были не совсем обоснованны. Американский посол при польском эмигрантском правительстве в телеграмме от 30 марта 1942 года указывал на серьезные трудности с вооружением в ближневосточном регионе, которые испытывали англичане ^[26].

Между тем в своей внешнеполитической деятельности эмигрантское правительство проводило курс, который никак нельзя было назвать дружественным по отношению к СССР. 11 января министр иностранных дел Э. Рачиньский дал интервью английской газете «Санди таймс», в котором развивал концепцию создания в центре Европы федерации государств во главе с Польшей как противовеса Германии и СССР с включением в это образование Советской Литвы. Он высказался также за отрыв Латвийской и Эстонской союзных республик от СССР. В ответ на ноту советского представителя при эмигрантском правительстве А. Е. Богомолова о недопустимости подобного рода высказываний, которые вредят интересам дружественных отношений между Советским Союзом и Польской республикой, генерал Сикорский ответил, что «столь желательное польско-советское сближение не может быть достигнуто путем отречения от территории» ^[27]. Здесь же генерал обосновывал польские притязания на Западную Белоруссию, Западную Украину и Литву. Трудно было ожидать иной реакции со стороны Сикорского. Как отмечал в своих воспоминаниях один из членов эмигрантского правительства, Э. Рачиньский в интервью «Санди таймс» лишь развил концепцию генерала ^[28].

В полном соответствии с этими постулатами действовало и польское посольство в СССР. Дело дошло до того, что в ответ на одну из многочисленных нот посольства, содержащих территориальные претензии, НКИД СССР вынужден был заявить следующее: «Не находя возможным вступать в дискуссию по вопросу об историческом и правовом обосновании государственной принадлежности города Львова или какого-либо другого города на территории Украинской ССР и Белорусской ССР, Народный Комиссариат считает своим долгом уведомить посольство, что в дальнейшем он не сможет принимать к рассмотрению ноты посольства с такого рода неприемлемыми заявлениями» ^[29].

В этих условиях идея советско-польского боевого содружества против общего врага, которая являлась одним из основных постулатов заключенных между СССР и польским эмигрантским правительством соглашений, оказалась под угрозой. 2 февраля 1942 года на совещании советских и польских представителей командования перед польской стороной был поставлен конкретный вопрос: когда польская армия будет готова выступить на фронт? Советские представители обратили внимание на то, что отправка на фронт, например, 5-й дивизии, которая была уже укомплектована и обучена, имела бы принципиальное политическое и военное значение. Андерс категорически возражал против этого, мотивируя свою позицию тем, что отправка 5-й дивизии на фронт подорвет дух всей армии. Извещенный об этом Сикорский высказал полное одобрение позиции Андерса ^[30].

Представляет интерес подробнее остановиться на позиции премьер-министра польского эмигрантского правительства и главнокомандующего польскими вооруженными силами, тем более что в ряде появившихся за рубежом публикаций генерал Сикорский порой предстает как принципиальный сторонник развития всесторонних советско-польских отношений в тот период, в том числе тесного военного сотрудничества. Безусловно, среди эмигрантских политиков он выделялся как человек наиболее здравомыслящий. Однако готов ли был генерал Сикорский к действительному сотрудничеству? При ответе на этот вопрос следует, разумеется, учитывать условия, в которых проходила его деятельность (пребывание правительства Польши на территории другого государства, т. е. Англии, должно было наложить определенный отпечаток). Как отмечает в своих воспоминаниях уже цитировавшийся нами бывший член правительства Сикорского К. Попель, резкое отличие линии польского эмигрантского правительства от линии правительства страны пребывания поставило бы его в безвыходную ситуацию. К этому надо добавить наличие широкой оппозиции, противодействовавшей сотрудничеству с СССР и охватывавшей значительную часть политиков лондонского лагеря. С этими факторами Сикорский не мог не считаться. И все же какова была собственная его концепция развития отношений с СССР? Был ли искренен генерал, когда во время пребывания в СССР, инспектируя 6-ю и 7-ю польские дивизии в Тоцких военных лагерях, писал в изданном им приказе, что в совместной борьбе польского и советского солдата родится счастливое будущее двух наших государств и народов.

Как отмечал на симпозиуме, посвященном 100-летней годовщине со дня рождения генерала Вл. Сикорского, польский историк П. Ставецкий, в бытность свою главой военного министерства Польши (1921—1925 гг.) в области внешней политики Сикорский считал одинаково нереальным достижение соглашения с обоими основными соседями (т. е. СССР и Германией), равно как и союз с одним из них. Единственно возможным он считал заключение союзов с третьими государствами, особенно выделяя союз с Францией ^[31]. Не случайно, опираясь на союз именно с Францией, и строил генерал вплоть до поражения последней все планы восстановления польской государственности после сентября 1939 года. После переезда эмигрантского правительства в Лондон основой его деятельности был союз с Великобританией. Более того, как пишет в своем уже цитировавшемся выше документальном исследовании взаимоотношений между польским эмигрантским правительством и великими державами в годы второй мировой войны английский исследователь Э. Полонски, Сикорский был твердо убежден, что если Советский Союз и не потерпит поражения в войне с Германией, то будет сильно ослаблен. Доминирующими державами в послевоенном мире, по мнению Сикорского, должны были стать Соединенное Королевство и прежде всего Соединенные Штаты. Таким образом, с его точки зрения, в тесном союзе с СССР не было необходимости. Как пишет один из бывших руководящих работников польского генштаба в Лондоне М. Утник, «даже после побед Советской Армии в первой половине 1943 г. эмигрантское правительство упрямо придерживалось тезиса о том, что на конечном этапе войны только Соединенные Штаты и Великобритания будут иметь решающий голос в определении судеб Европы» ^[32]. Как мы могли убедиться выше, действия правительства, возглавлявшегося генералом, не дают оснований утверждать, что оно стремилось к лояльному сотрудничеству с СССР. Что касается вопроса об эвакуации, то распространенная точка зрения, что в самой постановке этого вопроса решающая роль принадлежала дипломатии западных союзников, на наш взгляд, верна лишь отчасти. Первое документальное свидетельство того, что У. Черчилль выдвинул перед Сикорским идею дислоцировать формирующуюся в СССР армию поблизости от британских владений, называя Кавказский регион, датировано 23 августа 1941 года. 24 октября британский премьер прямо сказал Сикорскому, что в интересах Лондона было бы вывести советские войска из Ирана и ввести на их место польские ^[33]. Однако гораздо раньше, еще 11 июня 1941 года, когда только шли переговоры о заключении соглашения с СССР, Сикорский, докладывая об этом кабинету, предложил, чтобы польские офицеры и другие военнослужащие были бы эвакуированы из России на территории, примыкающие к владениям британской империи ^[34]. Таким образом, согласно имеющимся документам мысль об эвакуации польской армии из СССР впервые высказал сам генерал Сикорский. Является бесспорным, что такой вариант отвечал интересам британского правительства.

Чем объясняется подобная позиция генерала? На наш взгляд, дело тут не только в его убеждениях, о которых говорилось выше. Это был достаточно гибкий политик. По всей видимости, немаловажную роль тут сыграло, по крайней мере что касается периода до его визита в СССР, опасение поражения СССР и потери в таком случае армии, как это произошло с польской армией, сформированной во Франции. А армия генералу была нужна. Бывший офицер штаба Сикорского в Лондоне так пишет об этом: «Основной политической целью Сикорского было освобождение страны и обеспечение в ней власти (эмигрантского правительства. — В. П.). Этого, по мнению генерала Сикорского, еще с периода его пребывания во Франции можно было достичь только при помощи вооруженных сил. Вступление в страну во главе армии гарантировало правительству генерала не только политическую власть, но и предоставляло людей, из которых можно было создать администрацию. После эвакуации в Англию основная цель — продолжение войны с Германией — осталась прежней, но ее достижение, имея крохотную армию, становилось проблематичным» ^[35]. Именно стремление Сикорского получить в свое распоряжение армию и послужило одной из основных причин заключения договора с СССР. Попытки его создать армию из представителей польской эмиграции в Канаде, США и британских доминионах серьезного успеха не имели. Создавая армию в СССР, Сикорский не намерен был рисковать ею. Она нужна была ему целиком и притом в «нужный момент». Не случайно сразу же после подписания военного соглашения (14 августа 1941 г.) в своей инструкции от 23 августа военному представителю в Москве Шишко-Богушу он поставил под сомнение, в частности, пункт о целесообразности отправки на советско-германский фронт будущих польских дивизий по мере достижения ими боевой готовности. Генерал соглашался отправить на фронт только всю армию одновременно. Не изменилась его позиция и позднее. Как уже отмечалось, зимой 1942 года Сикорский полностью поддержал Андерса, отказавшегося отправить на фронт 5-ю дивизию, заключив свое послание утверждением, что ни в коем случае нельзя пренебрегать таким козырем в отношениях с союзниками, каким в руках эмигрантского правительства является армия ^[36].

Между тем и сам Сикорский, и Андерс сознавали нереальность своих требований. Советская сторона информировала их о своих возможностях в отношении предоставления вооружения для всей армии, знал генерал и о позиции англичан в этом вопросе. Таким образом, обыгрывание проблемы использования только всей армии целиком лишь способствовало оттягиванию ее переброски на советско-германский фронт, что, по сути дела, являлось уклонением от принятых польской стороной обязательств.

Ввиду подобной позиции эмигрантского правительства, руководствуясь объективными причинами, советская сторона решила сократить численность сформированной польской армии. В трудных условиях, когда советский народ отдавал все для своих воюющих армий, содержание семидесятитысячной польской армии, неизвестно для чего готовящейся, было, мягко говоря, неоправданно. В ответ с польской стороны вновь последовало предложение об эвакуации. 18 марта 1942 года Советское правительство выразило согласие на эвакуацию в Иран личного состава польской армии свыше 44 тыс. человек. Первый эвакуационный транспорт был отправлен 24 марта из специально для этого созданной базы в Красноводске.

После вывода первой части Андерс был полон решимости вывести всю армию. «Это только начало... — говорил он, — однако оно положено, форточка открыта, значит, и остаток тоже выйдет» ^[37]. Посол в Москве Ст. Кот также высказывался за скорейший и полный вывод армии, однако при определенных условиях. В своей телеграмме от 3 июля 1942 года, направленной министру иностранных дел эмигрантского правительства, он писал: «Основывая свою точку зрения на опыте советско-польских отношений, приобретенном в течение года, я считаю совершенно необходимым, во имя политических интересов Польши, чтобы до или во время эвакуации Советское правительство приняло... перед нами... следующие обязательства: 1) продолжение набора в польскую армию польских граждан на всей территории СССР». Далее следовали пункты об эвакуации детей, гражданских лиц ^[38].

Что касается Сикорского, то он противился полному выводу армии, опасаясь, по-видимому, как он сам писал в уже упоминавшемся письме Черчиллю, что не сможет больше набирать на советской территории солдат. Не случайно 30 апреля 1942 года после первого этапа эвакуации эмигрантское правительство сделало заявление, в котором акцентировало тот момент, что Советское правительство не будет создавать трудности при дальнейшем призыве в армию и эвакуации солдат польских вооруженных сил. К тому же после разгрома немцев под Москвой, который произошел во время визита Сикорского в СССР, генерал не верил в возможность поражения Советского Союза. Именно поэтому он не настаивал в то время на полной эвакуации, противился этому и теперь, считая, что остаток армии численностью 44 тыс. человек должен остаться на советской территории. Для чего? Это было в соответствии с его точкой зрения о нежелательности концентрации всех польских вооруженных сил на одном направлении. В инструкциях генералу Андерсу от 1 мая 1942 года он писал: «Откуда лежит ближайшая дорога в Польшу? Из России, с Ближнего Востока, из Великобритании? Никто не в состоянии ответить на это сейчас... Польские вооруженные силы на существующих и будущих фронтах военных действий должны располагаться так, чтобы в любой момент как можно быстрее достичь Польши. К тому же я не имею ни права, ни желания рисковать, концентрируя всю армию или ее большую часть на одном театре военных действий, т. к. это может привести к неприятным последствиям, если не полному уничтожению армии ^[39]. Здесь же Сикорский соглашался на полный вывод армии с территории СССР в случае «крушения России».

У британского правительства были другие планы относительно использования польской армии. У. Черчилль оказывал сильный нажим на Советское правительство, добиваясь его согласия на эвакуацию, нажимали также на генерала Сикорского и польский генштаб в Лондоне. Бурную деятельность развил Андерс, установивший за спиной премьер-министра и главнокомандующего связь с англичанами. В конце концов Сикорский дал согласие на полную эвакуацию.

Любопытно, что в ряде зарубежных публикаций вопрос об эвакуации польской армии представляется таким образом, как если бы она была предпринята под давлением советской стороны. Уже цитировавшийся нами бывший офицер польского генштаба в Лондоне М. Утник пишет об этом так: «Относительно факта вывода армии Андерса из СССР, противники Сикорского объясняли это уступками Сталину, но лучше информированные лояльные сотрудники стали сомневаться, что оказывает большее влияние на решения, принимаемые главнокомандующим, — польские интересы или английские» ^[40].

В создавшихся условиях Советское правительство решило удовлетворить просьбу об эвакуации всей сформированной на территории СССР польской армии, о чем 31 июля 1942 года было подписано соглашение, в котором, в частности, зафиксировано: «Правительство Польши, вопреки договору между СССР и Польшей, не считает возможным использование на советско-германском фронте польских частей, сформированных в СССР».

Началась эвакуация 9 августа. За 22 дня из СССР выехали 75 491 польский военнослужащий и 37 756 членов их семей ^[41].

Выступая 4 декабря 1941 года по московскому радио, генерал Сикорский говорил: «В дни, когда оба народа очутились перед лицом смерти, грозящей им со стороны одного и того же врага, польские солдаты будут героически сражаться вместе с вами за освобождение своей родины... братство оружия, возникающее впервые в истории, будет иметь переломное значение для будущего обоих государств и народов, как основа не похожих на прошлое дружественных отношений». Девять месяцев спустя, когда разворачивалась тяжелейшая Сталинградская битва, польская армия отплывала через Каспийское море в Иран. Американский историк С. М. Тиррэ таким образом определила причины этого: «Самым важным является то, и это нередко упускается из виду, что Сикорский рассматривал армию прежде всего как политический фактор и уже потом как военный инструмент» ^[42]. Кстати, точно таким же образом рассматривал Сикорский и вооруженные отряды в оккупированной Польше — Армию Крайову. В телеграмме от 22 августа 1941 года, направленной им генералам Андерсу и Ровецкому, он прямо указывает: «Я не могу допустить того, чтобы в результате преждевременных диверсионных или партизанских действий против немцев поставить под угрозу организацию, предназначение которой состоит прежде всего в том, чтобы поднять восстание в соответствующий момент» ^[43]. Как отмечает в своей вышедшей в Париже в 1986 году на польском языке книге «Рождение системы власти. Польша 1943—1944» К. Керстен, этот соответствующий момент должен был наступить тогда, когда Германия будет почти разбита.

Обеспечение посредством вооруженной силы реставрации буржуазной политической системы в послевоенной Польше, а также оптимального, с точки зрения Сикорского, решения вопроса о границах ^[44]— такова, по-видимому, была главная стратегическая цель генерала. И рисковать вооруженными силами, отправляя их на советско-германский фронт, он был не намерен.

В ноте от 31 октября 1942 года, направленной эмигрантскому правительству, правительство СССР констатировало, что сделало все от него зависящее, чтобы выполнить заключенные соглашения, «объединить усилия советского и польского народов в совместной борьбе против гитлеровских разбойников и оккупантов... Польское правительство пошло по другому пути. Польское правительство не захотело ввести свои дивизии — и не только дивизии первого формирования, но и последующих формирований на советско-германский фронт, отказалось использовать против немцев на этом фронте польские войска рука об руку с советскими дивизиями и тем самым уклонилось от выполнения принятых на себя обязательств».

Однако идея советско-польского братства по оружию, идея совместной борьбы «за Нашу и Вашу свободу» не была похоронена. В полный голос заявили об этом демократические силы польского народа, польские коммунисты, польские солдаты и офицеры, отказавшиеся эвакуироваться С армией Андерса, видевшие свой долг в освобождении родины. В истории советско-польского братства по оружию начиналась новая глава.

_______________________

^{1 ^} Документы и материалы по истории советско-польских отношений. — Т. 7. — М.: Наука, 1973. — С. 208 (далее — Документы. — Т. 7).

^{2 ^} Научный архив Института истории СССР АН СССР, ф. 22, 1941, п. 1 (далее — Научный архив).

^{3 ^} Там же.

^{4 ^} См.: Documents of Polish-Soviet Relations. 1939—1945 — V. 1 (1939—1943). — London, 1961. — P. 55, 64, 93, 95 (далее — D.P.S.R. — V. 1).

^{5 ^} Министр иностранных дел в правительстве Сикорского в тот период.

^{6 ^} См.: Воспоминания В. Бабиньского, бывшего офицера для особых поручений при генерале Соснковском. ВabinskiW. Przycinki historyczne od okresu 1939—1945. - Londyn, 1967. — S. 78.

^{7 ^} Правда. — 1989. — 25 мая.

^{8 ^} Научный архив, ф, 22, 1941, п. 4а.

^{9 ^}Armia Krajowa w dokumentach. — Т. 2. - Londyn, 1973. — S. 200—201 (далее — А. К. w dokumentach. — T. 2).

^{10 ^} Ibid. — S. 45—46.

^{11 ^} Подробнее см.: Парсаданова В. С. Депортация населения из Западной Украины и Западной Белоруссии в 1939—1941 гг. //Новая и новейшая история. — 1989. — № 2.

^{12 ^} Коt St. Listy z Rosii do gen Sikorskiego. — Londyn, 1956. - S. 246.

^{13 ^} D.P.S.R. — V. 1.— S. 185.

^{14 ^} Ibid. — S. 171.

^{15 ^} Документы. — Т. 7. — С. 255.

^{16 ^} Американский дипломат. С марта 1941 г. — специальный представитель Рузвельта в Великобритании; 1943—1946 гг.— посол США в СССР.

^{17 ^} Документы. — Т. 7. — С. 255.

^{18 ^} Zaron P. Kierunek wschodni w strategi polity oznowojskowej gen Wl. Sikorskiego. 1940—1943.— Warszawa, 1988. — S. 69 (далее — Zaron P. Kierunek wschodni)_;

^{19 ^} См., напр.: Zaron P. Armia polska w ZRSR, na Bliskim i Srodkowym wschodzie.— Warszawa, 1981. — S. 63 (далее — Zaron P. Armia polska).

^{20 ^} D.P.S.R.—V. 1. —P. 254.

^{21 ^} См.: А. К. w dokumentach. — Т. 2.— S. 202—207.

^{22 ^} См.: Publicystika konspiracyjna PPR 1942—1945. Wybor artykulow. — Т. 1 (1942). —Warszawa, 1962 —S. 64.

^{23 ^} См.:Zaron P. Armia polska. — S. 132.

^{24 ^}Kot St. Op. cit. — S. 192; 196—197; Климовский Е. Я. был адъютантом у генерала Андерса: Пер. с польск. — М., 1964. — С. 176—177.

^{25 ^} Такую цифру приводит П. Жаронь: Zaron P. Kierunek wschodni.— S. 114.

^{26 ^} См.: The Ambassador to the Polish Government-in-exile, Antony Biddle to Cordell Hull. Telegramm. — London. — 30 March. — 1942 // The Great Powers and the Polish Question 1941—1945. A documentary study in Cold war origins edited by A. Polonsky.— London, 1976.—P. 104 (далее — The Great Powers and the Polish Question).

^{27 ^} D.P.S.R. — V. 1. —P. 273.

^{28 ^}Рорiеl К. General Sikorski w mojej pamienci. — Warszawa, 1986.— S. 143,

^{29 ^} Документы. — Т. 7. — С. 278.

^{30 ^} Tам же. — С. 287—288,

^{31 ^} Simpozjum Poswecone 100 rocznice urodzin gen. Wl. Sikorskiego// Wojskowy przeglad historyczny. — 1981. — № 3. — S. 241.

^{32 ^}Utnik M. Obrona utofijnych planow «Burza» czy powstanie // Wojskowy przeglad historyczny.— 1984. — № 2. — S. 102,

^{33 ^} D.P.S.R. — V. 1. — Р. 183.

^{34 ^} Ibid. — Р. 575.

^{35 ^}Utnik M. Sztab polskiego Naczelnego wodza w II wojnie swiatowey cz. 15 // Wojskowy przeglad historyczny. — 1973. — № 4. — S, 177,

^{36 ^} Zaron P. Kierunek wschodni. — S. 121. В документе № 195 (Документы.— Т. 7. — С. 288) при переводе с польского в этом месте, по-видимому, была допущена ошибка, совершенно меняющая смысл. Здесь читаем: «...но я не могу согласиться с крайним пренебрежением к такого рода козырю в руках союзников, каковым было бы использование армии как целого».

^{37 ^} Цит. по: Zaron P. Kierunek wschodni. — S. 139.

^{38 ^} D.P.S.R. —V. 1.— Р. 600.

^{39 ^} Ibid. — P. 346—347,

^{40 ^} Utnik M. Sztab polskiego Naczelnego wodza w II wojnie swiatowey. V // Wojskowy Przeglad historyczny. — 1974. — № 1. — S. 253.

^{41 ^} Документы. — T. 7. — С. 245.

^{42 ^}Terry S. M. Polands place in Europe. General Sikorski and origin of the Oder-Neisse Line, 1939 — 1943. — Princeton, 1983.— P. 199.

^{43 ^} А. К. w dokumentach. — Т. 2. — S. 43.

^{44 ^} По поводу советско-польской границы 28 ноября 1942 г. Сикорский писал руководителю АК в оккупированной Польше генералу Ровецкому: все будет зависеть от соотношения сил в решающий момент. Я предполагаю, что это соотношение будет в решающей фазе войны в пользу Польши. Я не согласился обсуждать вопрос о границах в декабре 1941 г., когда Сталин предлагал мне обсудить небольшое изменение границ и тесные союзнические отношения. Возможно, польское правительство вместе с британскими американским смогут склонить Советское правительство к признанию наших прав на Востоке и поддержке требований на Западе. — D.P.S.R. — V. 1, —Р. 457,